Не было бы счастья - Елена Лагутина Страница 22

— Но я…

— Молчи! — Ярослав сделал шаг, положил руки ей на плечи, повторил с силой: — Молчи! Ты говорила, я слушал, теперь говорю я. Ничего у тебя не получится. Я все понимаю, ты была в сложной ситуации и все это строительство и скорлупы, и безопасного мира было необходимо, чтобы справится. Но теперь… я не позволю. Ты можешь говорить и думать все, что угодно, но я разнесу вдребезги любой мир, который ты построишь, если там не будет места для меня, понятно? Я есть, вот здесь, рядом, — он слегка встряхнул ее, — и ты уже ничего не сможешь с этим поделать.

Лариса, не шевелясь, смотрела на него огромными серыми глазами, угадать ее чувства было невозможно.

— И я отучу тебя дергаться, когда я тебя целую! — свирепо рявкнул он, притягивая ее к себе. Поцелуй получился длительным, крепким, настойчивым, уверенно-хозяйским Вот чего в нем не было, так это нежности, но, пожалуй, Ярослав сейчас просто не был на это способен Понять, ответила ли Лариса на поцелуй, он тоже не сумел. По крайней мере хоть не вырывалась. И кажется, ее губы все-таки чуть-чуть шевельнулись?

Он разомкнул руки, шагнул назад.

— Завтра в семь! Я заеду, и мы пойдем гулять! На набережную! И я буду кормить тебя мороженым!

— Но, Слава…

— А если ты станешь от меня прятаться, я буду караулить около твоего дома днем и ночью! Завтра в семь! Все!

Дверь за ним с треском захлопнулась. Лариса с минуту стояла, глядя ему вслед, потом медленно подошла к зеркалу, уставилась на свое отражение. Нашарила помаду, подкрасила губы и вздохнула:

— Самый настоящий сумасшедший дом!

— И что дальше? — Людмила ожесточенно мешала кофе ложечкой, забыв положить сахар.

— Дальше он явился ровно в семь и повел меня на набережную. — Лариса, улыбаясь, смотрела на нее.

— И что?

— Господи, ну ничего особенного! Гуляли, смотрели, как мужики рыбу ловят, потом мороженое ели. Кстати, Люська, кто ему сказал, что я шоколадное мороженое люблю?

— Я. — Люда сделала глоток, поморщилась и снова начала усердно работать ложечкой. — То есть у меня не он, у меня Володька спрашивал, но явно по Славкиной просьбе. А в чем дело, ты же действительно его любишь?

— Люблю, но не тонну же за неделю! А Ярослав, по-видимому, решил скормить мне все стратегические запасы в городе. Кстати, пока ты в чашку сахар не положишь, сколько ни мешай, кофе слаще не станет.

— Вечно ты мне голову всякими глупостями морочишь. — Подруга с недовольной гримаской отодвинула от себя чашку. — И перестань наконец ухмыляться!

От резкого движения кофе расплескался, но Людмила не снизошла до того, чтобы обратить на это внимание. Не вставая с места, Лариса дотянулась до тряпки и вытерла коричневую лужицу. А улыбку стереть даже не попыталась.

— Не могу, — честно сказала она. — Хожу и хихикаю все время как дура, самой противно. А перестать улыбаться не могу.

— Та-ак, — протянула Людмила, схватила чашку и одним глотком выпила несладкий остывший кофе. Потом осмотрела ее внимательно с ног до головы. Вид у Ларисы, несмотря на ее слова, что самой противно, очень довольный. — Значит, заработало. Ларка, но ты уверена?

— Ой, Люська, ну ни в чем я ни вот на столечко, — она показала на кончик ногтя мизинца, — не уверена! Ничего не знаю, ничего не понимаю… Люсь, мы знакомы меньше месяца!

— Для взрослых людей даже больше чем достаточно. Хотя, если вспомнить, что вы весь этот месяц черт-те чем занимались… прогулки всякие, мороженое, филармония… Целовались хоть?

— Люська, иди к черту! — Глаза Ларисы сияли.

— А знаешь, ты здорово похорошела. Я даже начинаю бояться, не влюбилась ли ты. Действительно, хихикаешь все время.

— А если и так? — Ну ничего невозможно было сделать с этой глупой улыбкой, как она ни старалась. — Что в этом плохого?

— Да и в этом ничего, лишь бы ты замуж за него не собралась.

— Боже! — Ларису передернуло, все радостное оживление исчезло как, по волшебству. Вот оно, оказывается, средство от улыбок. — Никогда в жизни! Нет, Люсенька, мне слишком понравилось быть свободной женщиной. Даже если Ярослав в ногах у меня будет валяться, замуж все равно не пойду! Я же сказала, один раз сходила, мне на всю жизнь хватит.

— Ну-ну. Так и держись, тогда все обойдется.

— Только так, — заверила Лариса, снова расцветая улыбкой. — И ты не бойся, Люська. Как бы там потом все ни обернулось, я никогда тебя не буду винить, что ты нас познакомила. И еще, знаешь что?

— Что?

— Я тебе так благодарна!

Герман Александрович услышал, как повернулся в замке ключ, снял очки и встал из-за стола. Вышел в коридор, прислонился к дверному косяку, сложив руки на груди и сурово глядя на сына. Ярослав, одной рукой небрежно вешая ветровку, второй протянул ему сумку:

— Я батон купил, молоко и сыр, как ты сказал. — Тут он заметил подчеркнутую хмурость отца: — Что-то случилось?

— Наоборот, — язвительно сказал Герман Александрович и, забрав сумку, пошел на кухню. Ярослав, естественно, за ним. — Никак не может случиться одна-единственная вещь — твой звонок Оле. И поэтому случаются ее звонки тебе. Уже не ежедневно, а несколько раз в день.

Он неторопливо раскладывал по местам продукты: хлеб в хлебницу, молоко с сыром в холодильник; пустую сумку вытряхнул над раковиной и повесил на специальный крючок, вбитый в стену, при этом продолжая выговаривать:

— Я даже не говорю о том, что она отвлекает меня от работы, хотя это тоже имеет место. Но мне не нравится сама эта ситуация и твое поведение в ней. Я не понимаю, почему вместо тебя я должен общаться с женщиной, когда ни мне, ни ей это не доставляет удовольствия. Мне кажется, она заподозрила, что я скрываю тебя от нее с какими-то известными только мне гнусными намерениями. Так что позвони ей, уж будь любезен, избавь меня от необходимости объяснять, куда ты пропал.

— Сейчас уже поздно, наверное. — Ярослав с тоской посмотрел на часы.

— Ярослав! — В голосе отца звенел металл.

— Да ладно, ты прав, конечно. Сейчас позвоню.

И телефон как назло работал, и трубку Оленька сняла после первого же гудка. Значит, сидит в кресле, смотрит телевизор, телефон как раз под рукой, на тумбочке. Отец надзирателем стоял над ним, контролировал процесс.

— Ал-ле-у, — пропел нежный голосок.

— Привет, — сказал он как можно безмятежнее, — это я. Не разбудил?

— Да что ты, время еще детское! — Оля явно обрадовалась звонку.

А