Аглая Оболенская - За миг до тебя Страница 23

У Муши не получилось рассказать об этой истории нянечке, она лишь провела пёрышком по её ладоням и сморщенное усталое лицо женщины озарила улыбка…

11.

Пригородный автобус запаздывал с отправкой. На остановке толпились люди, а водитель чуть поодаль невозмутимо обходил машину кругами, пинал ногой шины, заглядывал под днище.

— Что же это в самом деле делается, — возмущались предстоящие пассажиры, — билеты продают на одно время, а выпускают в другое!

— Да сломался он, не видишь что ль? Скажи спасибо, если вообще поедем, а не пешком пойдём. Вон водила озабоченный ходит, на лице поломки написаны…

— Нет, товарищи, так не годится! Есть маршрут, продали билеты, извольте-везите…

— Литвинова, ты что тут потеряла?

Инна не обратила внимания на прозвучавшую реплику, как и на все предыдущие. До тех пор, пока её не дёрнули за рукав. Нагло. Бесцеремонно. Надо бы обругаться. Она обернулась и недобро прищурилась сквозь солнцезащитные очки:

— Кирилл? Здравствуй! Какими судьбами?

— На ловца, как говорится, и зверь бежит! — загадочно приветствовал её бывший однокурсник по журфаку. Он был славным волосатым очкариком всё время, которое Инна его помнила. Походы, бардовские песни под гитару собственного сочинения на непонятном никому языке "эсперанто". Улыбка и безразмерные серые свитера с замызганным гофрированным воротом. Кира Либезов…

— А я-то думаю, известная журналюга, акула шариковой ручки копает и копает траншеи возле небезызвестной мне дачи, а старым друзьям — ни-ни!

— В каком смысле? — она всё больше запутывалась в его словах. — Выражайся яснее.

— Мне недавно один мент звонил, тоже, между прочим, по твою душу. Обидно, говорит, эта Литвинова такую бучу подняла, столько народу расшевелила, а к нам пожаловать не желает! Что, говорит, мы — не люди?

— Я уволилась из газеты, Кира. По собственному. Какой смысл писать, если тебя кромсают портняжьими ножницами. И при чем тут милиция?

Кирилл лёгким движением закинул свой рюкзак за спину, взял девушку под руку и отвёл в сторонку:

— По двум причинам, дорогая моя. Дело, в котором ты увязла, связано с очень нехорошими людьми. Они на верняка сейчас тобой интересуются, мне ли тебе объяснять, каким образом. А в милицию ты сходи. Тебе повезло, что тебя ещё помнят и чтят как эту самую, ну как её, а, вспомнил, Хофрост. Совсем как хворост звучит…

— Совсем… — не перечила Инна.

— Погоняйло что ли? Или замуж вышла за "иносранца"?

— Сценический псевдоним.

— Смешной. Но тебе подходит. Кстати о птичках. Во времена твоей славы в город наведывался Славик, бывший твой благоверный и мой друган. Со всей мамашей, — сыпал словами Кира, не давая Инне опомниться. — У мадам, когда узнала о тебе, челюсть отвалилась. И сейчас наверняка бантиком её подвязывает, ни одного показа мод по телику не пропускает. Публикации твои, сто процентов, перечитывает, голуба моя, кляня на чем свет — мол вон какую змею на сыне пригрела. Добра не помнящую! Я сам восхищаюсь последним твоим творением, "Беспроигрышный тотализатор", кажется. В "Аргументах" наткнулся недавно. Ну и вляпалась ты, Инка, по самое не хочу!

— Да почему?

Он вздохнул, точно умаялся болтать с дурочкой:

— Это есть вторая причина пойти к ментам. Дачка ваша — бермудский треугольник, в котором семь лет назад стали пропадать люди. В буквальном смысле этого слова. С концами. И без вести… Ой, подруга, мой автобус прибыл, извиняй! На, я тебе номерок одного телефона нацарапаю. Во, это мент, зовут Шуриком. Он тебе больше расскажет. А это мой телефон, домашний. Но лучше не звони, лучше в гости причаливай. Целую в щечку!

И исчез, бросив озадаченную Инну посреди пустого тротуара.

12.

К концу недели в интернате осталось семнадцать детей, сорок семь разобрали родственники. Увезли даже тех, кто, попав сюда, считал себя сиротой. Ни с того ни с сего объявились опекуны со слезами на глазах, соплями под носом. Вырвали из привычной среды во временное, не сомневалась Светлана, пользование.

— Деньги кончатся, опять куда-нибудь сдадут… Ох, это проклятое время! Кругом одни временщики.

Больше всего ей было жалко Мушу. Света звала её Мусенькой. Где сейчас бедная девочка, накормлена ли? У неё только-только начали складываться слова из кубиков с буквами. Любопытная добрая Муся, будившая Свету по утрам в поисках своих очков. На самом деле малышке нравилось, когда тётя Сеся расчёсывала пластмассовым гребнем её тонкие шелковистые прядки и пристально следила за тем, чтобы не было "петушиных гребешков" — выступающих спутанных бороздок. Затем она стягивала волосы в куцый хвостик на затылке лентой определенного цвета, означающей день недели. Муся гляделась в зеркальце с видом взрослой искушенной особы и заявляла: "Хм, съеда…" Зрелище вызывало у Светы умиление. Прощаясь, девочка обняла директора за шею, уткнувшись в большое мягкое тело, но ленточки взять с собой отказалась. Может быть, надеялась вернуться? Или память о себе оставляла…

Танечка уезжать отказалась. Её одинокая коляска по-прежнему появлялась на пустынном крыльце каждый отпущенный день. Она была единственным ребёнком в семье и родители навещали её часто, как только выдавалась свободная минутка. Они приезжали в смешном микроавтобусе, похожем на беременного майского жука, года пятидесятого выпуска, который папа Дима купил и отремонтировал специально для поездок больной дочки. С сетками, набитыми всякой вкусной всячиной, они вываливались втроём — папа Дима, мама Марина и тётя Эрика, мамина младшая сестра. Танечка рассказывала интернатским, что родители мамы и Эрики погибли, когда девочкам было тринадцать и восемь. Ехали на мотоцикле и упали в неограждённый колодец. Старшая Марина сама воспитала сестрёнку, не позволив забрать её в детский дом. Та так и осталась Эрика жить с ними после окончания мединститута. Марина выучилась на швею, работала закройщицей и наотрез противилась поступать в текстильный институт. Дима умолял жену родить ещё одного ребёнка, но безуспешно, забота о Танечке превратилась для неё в смысл жизни.

Инна застала Сашу и Танечку в привычном месте — на крыльце.

— Мама, мама! — он бросился ей навстречу. — Мы с Таней решили не уезжать до последнего. Ты не забирай меня сегодня, пожалуйста!

Её душили слёзы жалости к этим ни в чем не повинным детям. Третьего их компаньона — фантазёра Гарика — в среду забрала тётка из Молдавии, поведала Инне тихая Танечка.

— Мама, а где находится Молдавия? Ты мне покажешь на глобусе?

— Гораздо ближе чем Африка, родной. Я покажу на карте.