Ирина Алпатова - Набор фамильной жести Страница 23

Отныне сама Машка к телефону вообще не подходила, зачем-то поменяла номер сотового телефона, и получилось так, что Паша стала самой настоящей связной между сестрой и остальным миром. Пришлось завести специальный блокнотик и записывать, кто звонит и зачем.

Татьяна обратила на этот блокнотик внимание и подарила Паше толстенькую книжку в кожаном переплете с Пашиной (!) монограммой.

– Ты с ума сошла! – возмутилась Паша и непоследовательно чмокнула Татьяну в щеку. Вообще-то это было немного нелепо: солидный такой органайзер с личной Пашиной монограммой и полным отсутствием записей, касавшихся лично его хозяйки; на каждой странице – передать Маше то, сделать для Маши это…

А на самом деле Паша расчувствовалась не на шутку, только Татьяна ухитрялась дарить ей на дни рождения персональные подарки. Бокал с именем «Паша» она искала довольно долго и сердилась, почему такое хорошее имя днем с огнем не найти.

Маман покупала дочерям какую-нибудь одежду, разного размера, конечно, но совершенно одинаковую по фасону, даже цвет, как правило, был один и тот же. Мане рюшечки и воланы нравились – в них она походила на карамельку в блестящей обертке, а Паша выглядела смешно и нелепо. Поэтому когда она начала это понимать, то подаренные вещи надевать перестала.

Маня выступала, Паша состояла при ней в качестве «помощницы» с очень широким кругом обязанностей, таким широким, что сама она весьма смутно представляла его границы и очертания. И вот тут произошло событие, потрясшее их вполне наладившуюся жизнь.

Паша вечером пришла домой и поняла, что в ее отсутствие в квартире произошло по меньшей мере десятибалльное землетрясение. Что именно случилось, она не знала, но ощущение ужасной грозы буквально витало в воздухе, его можно было почти потрогать рукой. Из кухни появилась почему-то не ушедшая домой Татьяна с полотенцем в руке, и Паша даже попятилась от нее, вспомнив тот, другой день и ужаснувшись. Но Татьяна с таинственным видом потащила ее за собой, плотно прикрыла дверь кухни и велела:

– Сиди тихо пока, я тебя потом покормлю.

– А что, что случилось?

– А то и случилось, что Марина Андревна все узнали.

– Что узнали?

– А то и узнали.

– Да говори же, наконец! – почти закричала Паша.

– Тс-с… Анатолий Юрьевич-то с нашей закрутил.

– Что закрутил? С какой вашей? – Паша ничего не понимала.

– Ясно с какой, – сердито зашептала Татьяна, – у нас одна вертихвостка такая, прости господи. Даже мать не постеснялась…

– Кто?!

– Вот заладила: что да кто, ясное дело кто – Марыя.

– Маня?!

– Дак я же тебе битый час толкую!

– Ты что придумала? Они, он ей просто помогает… этого не может быть!

– Я придумала?! Марина Андревна тоже придумали? Ей позвонил кто-то, а может, и сама увидала, только точно это, Пашенька.

– А ты откуда знаешь? Ты что, видела? – Паша во все глаза смотрела на Татьяну. Может, она пьяна или тронулась умом?

– Нет, в доме ни-ни, только я не дура и не слепая… – оскорбленным тоном сказала Татьяна и стала обмахиваться полотенцем.

– А… где они? – тупо спросила Паша и испугалась, что услышит какой-нибудь ужасный ответ.

– Да кто знает, – очень обыденно ответила Татьяна. – Вертихвостка вроде ускакала на ту квартиру, куда она всегда скачет, а Анатолий Юрьевич… да кто знает, Марина Андревна его выгнали. Вот ведь, какие люди, Пашенька, бывают. Ты с ними по-хорошему, силы на них тратишь, а они тебе же и напакостят.

Паше страшно было спрашивать, как все это пережила маман, но она все-таки решилась. Татьяна пожала плечами.

– Ну ясно, как. Три или четыре вазы побили, сервиз, потом часы, те, что он им в позапрошлом месяце подарил… Стекла ужас сколько, да еще…

– Да я про нее спрашиваю, а не про стекло. – Паша снова повысила голос, и Татьяна испуганно махнула на нее рукой, оглянувшись на дверь.

– Ничего, отойдут, побушевали, и ладно. Я им капелек накапала, отойдут.

Паша Татьяне не поверила. В их доме произошла катастрофа. Машка сделала ужасную вещь, которую не исправить, тем более с помощью каких-то там капелек Но оказалась права не она, а Татьяна – мать в самом деле «отошла». Правда, как будто окаменела лицом и редко выходила из спальни, но все равно этот удар она переносила стойко.

Анатоль собрал свои вещи и ушел. Нет, правильнее сказать, выехал из их квартиры, потому что лично им нажитого добра оказалось не так уж и мало. При этом Анатоль ухитрился провести сборы почти бесшумно, то есть не грохотал мебелью, не волочил по полу чемоданы – все как-то крадучись, тихонько. Маман приказала Татьяне «проследить». Она не уточнила, за чем именно, но все всё поняли и так – Анатоль мог прихватить чужое добро. Паше было стыдно и как-то смутно на душе. Нет, все правильно, этому человеку не место в их доме, но зачем нужно все делать «вот так»? Паша вдруг осознала, что как будто не одобряет поведение матери, и ей стало еще тошнее. В конце концов она трусливо сбежала из дома, не желая слушать лошадиного топанья Татьяны и боясь, что Анатоль возьмет что-нибудь, с точки зрения «группы сопровождения», лишнее. Что тогда станет делать хозяйка?

Паша не узнала, какая сцена произошла между маман и Машкой, потому что все эти дни сестру вообще не видела. Зато мать окончательно пришла в себя и даже «вышла в свет». Она поставила на место свою приятельницу, которая имела глупость выразить ей сочувствие. Это было со стороны приятельницы верхом идиотизма, да, именно так.

– Ты считаешь, что этот бездарь, этот делец от культуры, который не стоит даже мизинца… – тут маман замолчала, и стало ясно, чей именно мизинец имеется в виду. – И думать, что это он… да ему была оказана милость, было позволено лишь помочь…

Паша выслушала монолог матери поневоле, ей даже стало жаль дуру-знакомую, но зато она четко поняла генеральную линию их поведения. Маман сделала то, что давно собиралась сделать, – прогнала прочь, прекратила отношения с недостойным человеком, и теперь именно он должен вызывать чувство презрения и снисходительную жалость.

Все-таки Паше было немного неловко за маман, но такой поворот был куда лучше первого: закрытые двери спальни, мертвая тишина в квартире… Нет уж, пусть мать без конца ходит на свои «мероприятия» и даже кидает иногда в Пашу различные предметы…

А маман, между прочим, это делать как раз перестала. Все-таки Анатолий Юрьевич определенно плохо на нее влиял. И в конце концов мать поставила в этой истории жирную точку, даже скорее восклицательный знак – спустя пару месяцев позволила всюду сопровождать себя Пал Борисычу, который был то ли музыкантом, то ли композитором, то есть человеком из ее среды. Он был моложе матери, но вел себя так, что об этом как-то сразу забывалось.