Лина Дорош - Новые туфли хочется всегда Страница 23

Конечно, были отступления. Я и не заметила, как на моих снимках появились первые лица. Для меня они были больше, чем люди, – мои утренние французы. Другие дома жили своей жизнью, отдельной от жизни людей, проживающих в них. Мои же утренние французы были неотделимы от булочной! А не снимать булочную – было выше моих сил.

Что такое фронда? Фронда во Франции сегодня? Я знаю. Не иметь в доме сыра – вот что такое фронда во Франции сегодня. У меня не было сыра в доме. В холодильнике ютился маленький кусочек соленого сливочного масла.

Я жила в крохотной студии на втором этаже. На первом этаже жила бодрая французская семья булочника. Булочная располагалась ровно под квартирой булочника. Ранним утром меня будил запах свежего хлеба и круасанов. Я просыпалась оттого, что начинало сосать в желудке. Потом утро продолжалось круасаном с соленым маслом и сладким черным кофе. Утренний круасан доставался мне за труды. Я умывалась, спускалась вниз в булочную и пела:

– С добрым утром, любимая! Милая ты моя! – пела очень бодро, сверкая своей лысиной.

В утро дебюта булочник и его семейство пришли в ужас. Потом они сообразили, что это не ограбление, что я всего лишь улыбаюсь и пою песню. Никакой другой текст в тот момент мне не пришел в голову, и мне пришлось повторить песню, и во второй раз сбиваясь и забывая слова. Я раскланялась второй раз и приготовилась затянуть песню по новой, но тут раздались аплодисменты и мне преподнесли горячий круасан с шоколадом.

На следующее утро мы познакомились. Все в этой семье были Жубо, и все пекли хлеб и круасаны, начиная с раннего детства. Они в равной степени гордились тремя вещами. Первое, что они – французы. Второй предмет гордости – фамилия Жубо. Третье – это ремесло пекаря. Они не ходили в церковь, потому что всегда были заняты с раннего утра – и в воскресные дни, и в праздники. Но они были глубоко верующими людьми. Они передавали из поколения в поколение молитву Жубо, в которой благодарили Бога за то, что родились французами по фамилии Жубо и имеют дар печь хлеб.

На меня они смотрели как на «странную русскую» и жалели, потому что у меня не было своей «молитвы Жубо». И каждое утро давали мне возможность честно заработать свой круасан. Если утро было зыбким или вовсе моросил дождь, а потому настроение сквозило романтикой и к кофе хотелось нежности, то я пела вечную песню: «С добрым утром, любимая!». Если же светило солнце и утро начиналось «громким светом», то я заводила:

– Проснись и пой, проснись и пой! Попробуй в жизни хоть раз! Не выпускай улыбку из открытых глаз!

Новый номер телефона я сообщила только маме. Кстати, она оказалась единственной, кто не обиделся на меня за побег без предупреждения. Или без уведомления. Мама всегда и во всем поддерживала меня. Для нее важным было не то, чтобы все было правильно, а чтобы мне было хорошо. Я знала: мама – единственная, кто не выдаст мой номер никому. Что бы и кто бы ей ни сказал. Если я говорю маме не давать номер телефона никому, то я могу быть уверенной, что его никто не узнает. И она будет звонить только при действительной необходимости. Мама не спрашивала отчета за Макса. Про Марка она вообще не знала. Она была убеждена в одном: важно только то, о важности чего я ей скажу. Всему остальному можно не придавать значения. Поэтому Макс, Марк – пока это не важно. Мама всегда оставалась вне моих любовных приключений. Мне удавалось выводить ее из-под огня. Всегда, но не в этот раз. В этот раз мамуле досталось. Но держалась она стойко.

Сначала они меня не потеряли. Они – это Марк и Макс. Один думал, что я в Париже или где-то там выхожу замуж за Марка. Другой, что я в России и выхожу замуж за Макса. Потом они меня потеряли. Причем оба и почти одновременно. Спустя пару дней после моего якобы отъезда Марк позвонил мне на работу, чтобы сообщить, что миссия выполнена и платье вернулось дизайнеру, что его (дизайнера) очень расстроило. Им (ему с дизайнером) пришлось даже выпить с горя бутылочку шампанского. Дизайнер всегда очень переживает, когда расстраиваются свадьбы.

Марк хотел сообщить все эти подробности мне, а вместо того получил разговор с секретарем, которая вежливо сообщила, что я уволилась и больше здесь не работаю. Тогда он нашел Нюсю. И ему стало известно, что я не просто уволилась, а уволилась по факсу и осела где-то в Европе. И теперь тусуюсь, собака такая, а где – Нюся не знает, что ее Нюсю бесит, но она ничего с этим поделать не может. И номера моего мобильного у Нюси нет, есть только домашний телефон моей мамы, но это никого не спасет.

Марк не поверил и позвонил моей маме. Он попытался объяснить, что ему очень нужно связаться со мной и как можно скорее, что это необходимо для моей же пользы и только для этого. Мама его вежливо выслушала и сказала, что ничем не может ему помочь. Что я звоню ей сама. Точнее звонила всего один раз. Но как только я позвоню снова, правда, когда это случится, мама не знает, – она сообщит о его, Марка, звонке. При этом она не попыталась уточнить, как его зовут и что конкретно нужно мне передать, равно как и не полюбопытствовала, как связаться с Марком. Он как умный человек понял, что мама не собирается ничего мне говорить. Единственным его завоеванием стало то, что он получил разрешение позвонить маме еще раз. Но не завтра, конечно. А когда-нибудь. Потом.

Второй звонок в квартире мамы раздался спустя несколько минут после ее разговора с Марком. Звонил, конечно же, Макс. Ему оперативно донесли, что меня разыскивал тот самый мой «ухажер», который, кажется, из Германии. Ухажер хотел что-то сказать о каком-то свадебном платье, из-за которого очень расстроился дизайнер этого платья (секретарь в нашей конторе явно обладала экстрасенсорными способностями), и что этот французский немец был очень удивлен, узнав, что меня нет на работе и после долго говорил с Нюсей. Макс ничего толком не понял, кроме того, что я не с Марком. Дальше он тем же путем – через Нюсю – узнал некоторые подробности. И стал звонить своей несостоявшейся теще. С ним мама поговорила теплее, но она не забыла, с каким лицом Макс привез ей мои вещи, а потому, несмотря на слезные мольбы, пообещала только одно – сказать о его звонке мне, и не более.

На следующий день оба звонка повторились. И на следующий день тоже. И на следующий. Мама не отключала телефон, потому что в любой момент могла позвонить я. Но я не звонила, а звонили Марк и Макс. Наконец, маму посетила счастливая мысль. Она позвонила Нюсе и предложила, чтобы женихи объединили усилия и сообща разыскивали меня, а ее оставили в покое. Нюся пребывала в шоке. Она хотела посоветоваться со мной, но не знала, как мне позвонить. В этот момент я набирала ее номер телефона.