Кэндес Бушнелл - Пятая авеню, дом один Страница 23

«Я не достигла всего, о чем мечтала, и начинаю понимать, что скорее всего моим планам не суждено осуществиться, — печатала Минди. — Пожалуй, я смогу с этим смириться. Видимо, значительно больше я боюсь того, что когданибудь придется отказаться от погони за счастьем. Кем я стану, если позволю себе просто быть собой?»

Минди разместила свой блог на вебсайте. Вечером, вернувшись домой, она поймала свое отражение в потемневшем зеркале возле лифта и, занятая своими мыслями, подумала в первое мгновение — кто эта уже не молодая женщина?

— У меня для вас пакет, — сказал ей швейцар Роберто.

Пакет оказался большим тяжелым свертком, адресованным Джеймсу. Минди изо всех сил удерживала его локтем, возясь с ключами. Зайдя в спальню переодеться, она бросила сверток на неубранную постель. Увидев, что он прислан из офиса Редмона Ричардли, она решила, что это может быть важно, и открыла пакет. Внутри оказались три экземпляра гранок новой книги Джеймса, причем в переплетах.

Она открыла первый, пробежала два абзаца и отложила, чувствуя себя виноватой. Прочитанное оказалось гораздо лучше, чем она ожидала. Два года назад она одолела половину чернового варианта романа Джеймса и испугалась так, что не смогла продвинуться дальше: ей показалось, что книга неудачная. Не желая задеть чувства мужа, она объяснила, что не любит произведений на такие темы. Джеймс поверил, поскольку он писал исторический роман о Дэвиде Бушнелле, историческом лице, изобретателе подводной лодки. Минди подозревала, что Дэвид Бушнелл — гей, раз он так никогда и не женился. Бушнелл жил в восемнадцатом веке, а тогда холостяков обоего пола многие считали гомосексуалистами. Минди спросила Джеймса, собирается ли он рассказать о подлинной ориентации Дэвида Бушнелла, но Джеймс неодобрительно посмотрел на нее и отрезал — нет. Дэвид Бушнелл был эрудитом. Деревенский мальчишка оказался математическим гением, поступившим в Йель и разработавшим не только субмарину, но и подводные мины, которые, впрочем, срабатывали через раз.

— Другими словами, — подытожила Минди, — он был террористом.

— Так и знал, что ты это скажешь, — огрызнулся Джеймс. Больше они о книге не говорили.

Однако если вы обходите молчанием какуюто тему, это не означает, что вопрос рассосется сам собой. Книга Джеймса, все восемьсот рукописных страниц, несколько месяцев кирпичом лежала между супругами, пока Джеймс не отвез наконец рукопись издателю.

Минди нашла Джеймса в бетонной «берлоге» в конце квартиры с бутылкой скотча. Усевшись рядом с мужем в кресло с металлическими подлокотниками и плетеным пластиковым сиденьем, купленное по онлайнкаталогу несколько лет назад, когда подобный шопинг был в новинку («Я купила это по Интернету!» — «Нет!» — «Да! Это так просто, ты не представляешь…»), Минди с трудом стянула туфли и сказала, глядя на стакан в его руке:

— Прислали гранки твоего романа. Не рано напиваешься?

Джеймс поднял бокал:

— Есть повод. Мою книгу хочет продавать Apple. Роман появится в их магазинах в феврале. У них какието эксперименты с книгами, первым выбрали мой роман. Редмон говорит, можно твердо рассчитывать на двести тысяч экземпляров, поскольку люди доверяют марке Apple. Заметь, не имени автора. Автор не важен, главное — компьютер… Это принесет мне полмиллиона долларов… — Он замолчал. — Что ты думаешь? — спросил он через секунду.

— Я потрясена, — честно призналась Минди.

Вечером Инид перешла Пятую авеню и оказалась перед домом своей мачехи, Флосси Дэвис. Инид ненавидела эти визиты, но Флосси было девяносто три, и Инид казалось жестоким совсем не навещать старуху — по идее, что уж ей там осталось. С другой стороны, Флосси, по ее выражению, стояла на пороге смерти последние пятнадцать лет, но «девушка с косой» отчегото не спешила стучаться в ее дверь.

Флосси, по своему обыкновению, лежала в кровати. Она редко выходила из своей трехкомнатной квартиры, но каждый день непременно накладывала гротескный грим, к которому привыкла в бытность артисткой кордебалета. Редкие белые волосики она подкрашивала в блеклый желтоватый цвет и укладывала на макушке. В молодости Флосси щеголяла пышной шапкой осветленных «химических» кудряшек, напоминавших сахарную вату. В связи с этим у Инид возникла теория, что постоянное вытравливание волос не лучшим образом повлияло на мозг мачехи — она все понимала както очень посвоему и сварливо отстаивала свою правоту даже при очевидных доказательствах в пользу обратного. Однако в отношении мужчин Флосси обладала поразительной интуитивной проницательностью. В девятнадцать лет она подцепила отца Инид, Багси Мерля, нефтеразведчика из Техаса, а когда в пятьдесят пять лет он умер от сердечного приступа, вышла замуж за пожилого вдовца Стэнли Дэвиса, владельца нескольких газетных издательств. Имея много денег и мало дел, Флосси большую часть жизни потратила на завоевание титула королевы тусовщиц НьюЙорка, но ей так никогда и не удалось выработать в себе достаточно самоконтроля или дисциплины. Сейчас Флосси, у которой неважно работало сердце, гноились глаза и которую донимала одышка, доживала свои дни в обществе верного телевизора, развлекаясь нечастыми визитами Инид и Филиппа. Можно сказать, мачеха Инид служила живым напоминанием о том, как ужасна — и неизбежна — старость.

— Вот Луиза и померла, — торжествующе сказала Флосси. — Плакать по ней не стану. Никто не заслуживал смерти больше, чем эта. Я знала, что рано или поздно она доиграется.

Инид вздохнула. Флосси была все та же, с патологической нелогичностью суждений. Инид считала это результатом отсутствия работы и достойных увлечений.

— Смерть леди Хотон трудно связать со словом «доигралась», — сдержанно сказала она. — Ей было девяносто девять. Все когданибудь умирают. Смерть — это не наказание. С момента рождения человек следует по известному маршруту.

— Зачем ты мне об этом говоришь? — возмутилась Флосси.

— Просто нужно смотреть правде в лицо.

— Всю жизнь терпеть не могла смотреть правде в лицо, — скривилась Флосси. — Что в ней хорошего, в правде? Если все посмотрят правде в лицо, это ж будет волна самоубийств!

— Может, ты и права, — пожала плечами Инид.

— Но тебя это не затронет, Инид, — сказала Флосси, приподнимаясь на локтях и приготовившись к словесной атаке. — Ты не вышла замуж, не родила детей. Любая женщина от такого в петлю полезет, но только не ты. Живешь, и ничего тебе не делается. Я тобой восхищаюсь. Вот я нипочем не смогла просидеть свой век в девках.

— Теперь говорят «остаться незамужней».