Джанет Чарльз - Одесское счастье Страница 23

– Сколько он зарабатывает?

– Переведите, что она красивая.

– Спроси, он живет с родителями или отдельно?

– Ей нравится ходить в спортзал?

– Сколько ему лет?

– Ей нравится путешествовать? (Этот вопрос обычно встречался хриплым смехом, поскольку большинство одесситок годами не выезжали из города.)

– Спроси, только помягче, как у него с выпивкой? Алконавт мне даром не нужен.

Каждый из пятидесяти американцев ушел с соушла со спутницей, даже тот пожилой грубиян-инженер, но полторы сотни одесситок отправились домой несолоно хлебавши. Как обычно, женское счастье оставляло желать лучшего.

                  * * * * *

Тем временем обстановка в транспортной компании становилась все напряженнее. Оля кружила по офису, словно накачанная стероидами акула, и зорко следила, чтобы я лишний раз не заговаривала с мистером Хэрмоном, а тот не смотрел бы в мою сторону. В упор плюя на мое право собственности, она придирчиво рассматривала вещицы на моем столе. И стащила электронные часы – единственные, которые не действовали мне на нервы, бо не тикали. Я даже встала и попыталась их отнять, но Оля завела руки за спину и прошипела:

– Ты мне по жизни должна. Не делай я ту работу, для которой тебя наняли, тогда не меня, а тебя держали бы за офисную шмару.

Позволив ей прикарманить добычу, я в легком обалдении опустилась на стул. Почему меня так плющит и колбасит, когда Оля лямзит разные безделки? Разве она их не заслужила?

Я всю дорогу наблюдала за мистером Хэрмоном и Олей с любопытством и, на минуточку, с неприязнью. Не из шибкого интереса, а потому что они постоянно мельтешили перед глазами. Что промежду ними перевешивало чашу весов? Страсть? Безрассудность? Расчет? Симпатия? Удобство? В конце концов мистер Хэрмон побросал за борт половину Одессы, гоняясь за мной. И на этом фоне сам собою спрашивался вопрос: каково ему теперь с Олей? В первом приближении легко. Она не говорила по-английски, поэтому спорить они не могли. И общаться толком тоже не могли. Оля пыталась, но результат был примерно таким: «Дэвид, я люблю тебя. Дэвид, ты очень хорошо, ты очень мило». На что он отвечал: «Нет, это ты очень милая». Ее английский не становился лучше, зато его заметно ухудшался. Как и манеры. Вечером, уходя из конторы, они даже не взглянули, что я сижу за столом, и не попрощались. Мистер Хэрмон страшно быстро меня забыл. В голове не укладывалось, как быстро.

Днем я переводила разные документы по работе, а дважды в неделю на соушлах перекладывала с языка на язык чаяния отчаявшихся одесситок и одиноких американцев. Еще я продолжала переписываться с Уиллом из Альбукерке, местами наивно надеясь, что каждое письмо – это шаг до чего-то хорошего, возможно, даже до алтаря. Не потому, что Уилл казался мне «тем самым единственным», а потому, что большинство моих одноклассниц уже были замужем и я чувствовала себя неприкаянной и немножко неполноценной. До крайности хотелось испытать со всех сторон восхваляемую любовь. Таки да, пришло время построить собственную семью – ячейку общества.

«Дражайшая Дарья,

воспользовавшись рабочим перерывом, я написал в твою честь новое стихотворение.

В лиловой степи полыхает заря,

Ты спишь, как принцесса из сказки.

Я скоро приду, дорогая моя,

Чтоб вырвать тебя из дикарства.

Твоя новая работа представляется мне увлекательной. Надеюсь, ты взвалила на себя не слишком тяжелую ношу. Не исключено, мне удастся приехать в Одессу этим же летом и мы сможем очно узнать друг друга. Я ни в коем случае не навязываюсь, но готов разместиться у тебя в гостевой спальне. Где есть Уилл, там есть и возможность…»

В какой такой гостевой? Мы с бабулей и своей-то спальни не имели. Каждый вечер раскладывали диван в нашей единственной комнате, превращая его в кровать. Уилл действительно обитал в тридесятом государстве, казавшемся мне не вполне реальным и составлявшем с нашей Украиной две большие разницы. Зато его писем хватало, чтобы чудным образом прогнать засевшее в глубине моей души одиночество. Когда меня приглашали на свидания, я с чистой совестью отвечала, что у меня уже есть парень. И ничего, что мы с ним никогда не встречались.

Раз от разу соушлы агентства «Совет да любовь» набирали популярность, и Валентина Борисовна снова и снова зазывала меня попереводить во внеурочное время. «Ты мне нужна позарез, дорогуша», – умасливала она, и я таки поддалась на уговоры и согласилась пахать еще по три вечера в неделю. Лица, личности и вопросы сливались в туман в голове. Я валилась без задних ног, всю неделю работая с утра до позднего вечера, а по субботам таскаясь на базар. Закупка продуктов на Привозе с тамошними карманниками, цыганами и мастерам по обсчету и обвесу – испытание не из легких.

Вне зависимости от моего расписания, мы с бабулей всегда завтракали вместе. За чаем она мягко распекала меня за то, что я слишком много тружусь и слишком мало кушаю. Таким образом она выражала свою любовь – как говорится, кого люблю больше, того браню дольше.

Как-то вечером Валентина Борисовна указала на хорошо одетого мужчину с серыми волосами, серыми глазами и серой кожей.

– Помоги ему, – велела она.

Я предложила клиенту бокал шампанского, чтобы немножко расслабился, и спросила, какую женщину он ищет.

– Красивую с маленьким подбородком.

– Простите?

– Такую как вы. У вас маленький подбородок.

Я посмотрела в его холодные как Сибирь глаза, и в сердце закралась тревога. Большинство американцев, приезжавших в «Совет да любовь», производили впечатление хоть и слегка неотесанных, но добрых людей. Этот же был совсем другим.

– У меня есть парень, – сказала я, обратно радуясь, что могу прикрыться Уиллом.

Маячившая рядом Валентина Борисовна осторожно шепнула:

– Помоги ему.

– Не могли бы вы конкретизировать ваши пожелания? – спросила я гостя, гоня прочь опасения. – Я здесь знаю практически всех. Чем точнее вы опишете, какой вам видится будущая супруга, тем быстрее получится подобрать для вас подходящую кандидатуру.

Он оглядел зал и выдал:

– Вау! Здесь я чувствую себя капитаном на море грудей, бедер и волос.

Вот ведь хам! Сдается мне, он прилично раскошелился, поскольку Валентина Борисовна продолжала топтаться поблизости. Я бросила на нее умоляющий взгляд, а она в ответ крепко сжала губы и многозначительно прищурилась.

– Мне нравятся блондинки, – помолчав, уточнил странный тип.

Я закатила глаза. Блондинкой может стать любая.