Ирина Алпатова - Барби играет в куклы Страница 23

"Я приду"! Здрасьте, я ваша Настя… Это же легко сказать! Тетя Валя толковала про субботу так, будто до неё было еще о-го-го сколько. А суббота, между прочим, собиралась наступить прямо на следующий день, и я помчалась к Бабтоне держать совет.

Итак, в чем я пойду? Вопросик был еще тот, с таким же успехом мы могли решать — поеду ли я в карете или, скажем, в лимузине. Бабтоня никак не желала признавать того очевидного факта, что идти мне решительно не в чем. У бедняги аж очки раскалились от напряжения, так она искала в моем шкафу выходной наряд. Да-а, эту сцену можно было бы назвать забавной, но это какое же чувство юмора надо тогда иметь. Особенно, когда Бабтоня все-таки вынырнула из недр этой задрипанной пещеры вконец обнищавшего Али-Бабы, держа в руках жалкие тряпочки: вот, детонька, вот эта юбочка, а к ней — блузочка…. Скромненько, чистенько…

А что еще можно было сказать про это барахло? Эх, в каком-то фильме героине присылали наряд для выхода в шикарной такой коробке… Хотя о чем это я? Допустим, прислал бы какой-нибудь подслеповатый и странноватый мужик мне такую коробку, ну и чего, на кого бы я была похожа? Еще бы свою любимую Красотку вспомнила. Нет, сколько бы я фильмов не смотрела, ни один сценарий мне не подходил даже близко. Ну не придумывали сказки про таких, как я.

— Я не могу пойти, — я испытывала чуть ли не торжество, выдохнув эти слова, — у меня нет подарка.

На фиг чистенькие тряпочки, я не пойду и точка. Потому что нельзя идти с пустыми руками, это неприлично, так не делают. Но я позабыла, с кем имею дело, потому что Бабтоня пару секунд разглядывала меня сквозь очки а затем ринулась к себе, полная охотничьего азарта. Я затрусила следом, чувствуя, что моя песенка спета.

Хоть бы она ничего не нашла, хоть бы ничего не нашла… Да что там, с этой унылой мыслью можно было распрощаться сразу, ведь даже походка Бабтони стала точь-в-точь как у индейца, крадущегося по прерии в поисках добычи. На стеллажи с книгами она даже не взглянула, это было Таточкиным, да и сама Бабтоня там мало что знала.

Так, Бабтоня задумчиво обвела взглядом свою комнату, и я с тревогой сделала то же самое. Господи боже мой, а что если к скромным тряпочкам Золушки прибавится какой-нибудь из этих ковриков или грелка на чайник в качестве подарка, почему нет? Может быть, мне срочно заболеть нервной горячкой?

Бабтоня не догадывалась о моих коварных планах и вдохновенно выдвигала и задвигала ящики резного буфета. Эх, я всегда смотрела на него с тайным вожделением: сколько там таилось всякого интересного, учитывая Бабтонину привычку всё собирать. Но в этот раз буфет был скорее недругом в моей неравной схватке с Бабтоней.

Так и есть, она уже держала в руках какой-то предмет, сама его вроде бы с любопытством рассматривая. Я подошла, готовая отразить любую атаку — предмет оказался небольшой коробкой, где в гнездышке из бархата лежали две тускло блестевшие ложки. Ну вот, теперь я попрусь на день рождения с этими ложечками! Но Бабтоня всё разглядывала их, а потом раздумчиво так начала: "Однажды Тата пошла покупать себе туфли…". Ура! Я готова была танцевать от радости — сейчас последует рассказ про туфли и еще неизвестно что, и это будет очень, очень долго. Потом я объясню Бабтоне, что смешно дарить взрослому парню ложки, и дело, наконец, на этом кончится.

Я прослушала, какая именно связь имелась между ложками и туфлями, и была ли она вообще, а может быть, Бабтоня спохватилась и прервала рассказ на самом драматичном месте, но только она снова с неослабевающим рвением принялась рыться в ящиках. И нашла еще какой-то сверток, с моего наблюдательного пункта было плохо видно.

— Ну надо же, — Бабтоня вроде бы с сомнением рассматривала очередную находку, — я ведь про неё и забыла. Это Анатолий, Таточкин муж собирал. Он архитектором был, между прочим, известным. Ох, Тата с ним и намучилась, он ни одну юбку мимо пропустить не мог. Статуэтки вот всякие коллекционировал, картины, а Тата говорила, что он и тут себе верен. Она вот считала, что эта куколка на одну его пассию похожа, он всё над ней смеялся. А Тата сказала мне как-то: забери, а то я разобью её ненароком, а он не переживет, очень она ему нравится.

— Неужели правда бы не пережил? — спросила я, опасливо глядя на фигурку.

Нежная пастушка в кипенно-белом платьице поправляла завязки на башмачке, изящно приподняв краешек кружев над толстенькой ножкой. То есть вроде как довольно упитанный белый лебедь склонился в грациозном поклоне. И рядом стояла маленькая овечка, напоминавшая кудрявое облачко. Парочка выглядела ужасно трогательно, и на обоих… э… мордочках застыло примерно одинаковое выражение кротости и довольства. Нда, и вот такое вот фарфоровое личико пастушки напоминало кому-то живую настоящую женщину? Я покосилась на Бабтоню, не шутит ли. Нет, она была совершенно серьезна и со вздохом добавила:

— Анатолий потом умер, совсем скоро, Тата переехала к дочери, а овечки у меня так и остались. Теперь вот и Тата ушла.

Подумать только, вот и Бабтоня оговорилась, назвав эту пару овечками.

— Нет, молодому человеку не подойдет, — Бабтоня отставила статуэтку.

— Подойдет, Бабтоня, подойдет! — мне показалось, что теперь уже я не переживу, ели закроется дверца шкафа, и я останусь ни с чем.

Это кто же у нас здесь трубит, как раненый слон, а? Это что же я так разоралась? И ведь я совершенно не думала про какого-то там Мишеньку. Статуэтка нравилась мне, это я хотела её заполучить!

— Она скорее уж Валентине бы подошла, — Бабтоня вовсю сомневалась, зато я не сомневалась ни капли и решительно не собиралась выпускать подарок из рук. Он ужасно подходил мне!

Я все-таки утащила добычу домой и там уже рассмотрела её как следует. Какая же красота! И чуть глупенькое нежное личико, и плавные ручки. Особенно меня восхищала кружевная юбочка — даже не верится, что это не самые настоящие кружева, и еще эти толстенькие ножки, которые почему-то выглядят изящными и легкими. Я все держала фигурку в руках, совершенно не представляя, как можно с ней расстаться. И сон, как назло не шел, стрелка часов подбиралась уже, бог знает, к какой цифре. Фиг Мешенька это получит!

Под самое утро я все же заснула и, конечно, мне приснилась пастушка. Вернее, пастушкой была я, к моим ногам жался дебелый Георг и при этом жалобно тянул свое "гау" овечьим голосом. Еще бы не блеять, если в тени загадочных деревьев таился толстопузый амурчик и целился в Георга из лука. А может быть, в меня. Я хотела крикнуть, что мой кот не годится для отстрела, а я и подавно, но голоса не было. Тогда несчастный Георг, поняв, что помощи от меня не дождешься, решил напасть сам, причем не на хулигана с луком, а на меня. И тут я проснулась. А вот не надо было класть свои толстенькие ножки на овечку, тьфу, на Георга и придавливать его к кровати, вот и получила лапой. Через минуту мы помирились и снова улеглись, но сон дальше сниться не стал.