Татьяна Алюшина - Тот, кто назначен судьбой Страница 23

– Кажется, все, – прохрипела она виновато.

– Ничего! – подбодрил Тимофей. – Вы и так сделали больше, чем могли, вы большая умница! Я горжусь вами.

– Спасибо, но это нам вряд ли поможет, – прикрыв обессиленно глаза, пожалела она.

– Так! – распорядился Тимофей. – Снимайте рюкзаки и устраивайтесь поудобней.

– В каком смысле? – открыла она глаза, умудрившись выдать эмоцию удивления.

– В прямом, – опустив волокуши на землю, Саргин встал напротив нее, – прислоните малый рюкзак к дереву, садитесь на него и ждите меня. Вот, – он достал из-за пояса ее пистолет, – держите это при себе и изо всех сил старайтесь не заснуть и не отключиться. Это ваше задание.

– А вы что? – Она, недоумевая, взяла у него пистолет.

– До избушки немного осталось, пара-тройка километров, может, чуть больше. Я отнесу дядю Мишу туда и вернусь за вами.

– Да вы надорветесь от таких нагрузок! – возмутилась Степанида, аж взбодрившись немного. – Вам тоже следует отдохнуть, и уже давно! Почему мы привала ни разу не сделали?

– Все нормально, Стеш, – вдруг нежно назвал он ее сокращенным именем, шагнул вперед и успокаивающе погладил по щеке. – Останавливаться нельзя было, вы бы не смогли идти дальше, не поднялись бы просто, да и мне стало бы намного тяжелей. Вот еще что. – Он полез в карман и достал оттуда небольшой полиэтиленовый пакетик с орешками и курагой и протянул ей. – Подкрепитесь. Ну все, я пошел, – и, подхватив снова концы волокуши и надев «постромки», уже повернувшись, чтобы идти, посмотрел на нее и предупредил еще раз: – Не спите! Следите за обстановкой, пистолет держите на коленях. Мало ли кто на вас тут выйти может. Держитесь.

Она таки чуть не заснула. Сидела, таращилась вокруг, крутила головой, жевала, как резину, потерявшие отчего-то вкус орехи с курагой и повторяла про себя, как мантру: «Нельзя спать! Нельзя!»

Потом что-то напевать под нос принялась и даже попробовала встать и пройтись немного – ноги подгибались, и Стеша поспешила снова усесться на рюкзак. И тут ее начало клонить в сон совершенно неудержимо! Как в смерть безысходную! Не преодолеть! И что она только ни делала: и пела, вставала-садилась, разговаривала с собой – глаза закрывались, и все, и сознание уплывало полностью.

И Степанида свалилась со своего насеста набок и ударилась виском об упавший впереди нее пистолет, придя в себя от резкой боли, подскочила и громко выругалась:

– Егорьевский же тракт!! – самое страшное ругательство, которому научила ее в детстве, лет в пять, подруга, услышавшая его от кого-то из взрослых.

Встала и начала ходить вокруг дерева, разминая отказавшиеся слушаться мышцы. Она бы и матом завернула от обиды и усталости, но не любила это дело и применяла в совсем уж крайнем случае. Отчего-то ей казалось, что сейчас не такой уж и край и есть еще большая надежда на оптимизм.

Надежда эта пришла часа через полтора в лице Тимофея Саргина.

– Ну, как вы тут? – весело спросил он, словно не таскал несколько часов подряд на себе тяжелое бесчувственное тело, а пробежку легкую по лесу совершал, грибочки-ягодки собирая.

Присмотревшись к нему, Степанида поняла, что устал Тимофей вполне реально, судя по несколько побледневшему и осунувшемуся лицу.

– Ничего, я немного размялась. Могу теперь и рюкзак понести.

– Понесете, – кивнул с улыбкой он. – Только маленький.

И быстро водрузил ее большой рюкзак на себя, помог девушке надеть рюкзак Куликова и, взяв за руку, довольно ходко повел за собой.

И Степанида даже как-то воспряла духом и силами, когда они наконец добрались до избушки, и принялась с любопытством ее осматривать.

Перевалочная изба была простой, небольшой, но добротной и крепкой. Ее поставили в одном световом дне пути от кордона и деревни для ночевок охотников и рыбаков, местных жителей, отправившихся по грибы-ягоды, ну и туристов. По неписаному правилу любой мог воспользоваться гостеприимством избушки и всеми ее запасами, но обязан потом их восполнить и даже добавить что-то от себя, не говоря уже о нарубленных и приготовленных дровах.

Дровник с поленницей и два открытых загона для лошадей с кормушками притулились у задней стены дома под удобной крышей.

В избе же все было просто и функционально. Небольшие сени с горкой сухих дров у стены и несколькими ведрами в углу: два проржавевших с крышками, видимо, выполняющих функцию туалета, на полу, и пара сложенных один в один с коромыслом рядом, для воды, на лавке у стен. Из сеней через низковатую, обитую плотным утеплителем дверку – вход в единственную большую горницу.

У правой от порога стены – кухонный закуток с утварью, шкафчиками с посудой и запасами и русская печь с лежанкой, у входной стены – большая вешалка и полки для одежды, обуви и вещей с двух сторон. У левой стены – длинные широкие лавки, такие же и у правой стены, дальше печи. Лавки с простым секретом – они разворачивались по типу складных столиков в купе поезда, ставились на упоры и превращались во вполне широкие лежачие места.

У стены, напротив входных дверей, под окном находился сколоченный в размер кровати короб, в котором хранились набитые соломой матрацы и подушки и который вполне можно было использовать как кровать. Посреди комнаты занял место длинный деревянный стол и несколько стульев возле него. Вот и вся обстановка. Имелся еще и чердак, но его обследовать Стеше не пришлось. Без надобности.

Зайдя в избу, Степанида обнаружила, что печь Тимофей уже успел затопить и Михаила Евгеньевича пристроил с максимально возможным удобством в данных обстоятельствах – у правой стены, возле печи, разложив полати и постелив сверху матраца с сеном свой спальник.

Она даже взялась помогать Саргину устраиваться-располагаться и по хозяйству, принявшись жарить заправку из лука и морковки для гречневой каши, которую они решили приготовить на ужин, пока Тимофей ходил к ручью за водой. Да, имелся недалеко от дома и ручей. Очень удобно.

Кашу они соорудили и чай заварили, накидав в него каких-то травок, которые нашли здесь, но к тому моменту, как наконец устроились за столом, выставив на него чугунок с ужином, Степанида вдруг поняла, что есть она просто не в состоянии. Ни есть и ничего другого делать тоже не может совсем. Больше.

– Я что-то, Тимофей… – не смогла объяснить она.

– Что? – тревожно переспросил он, присматриваясь к ней.

– Не могу… – и попыталась хоть что-то сказать, – есть не смогу.

– Э-э-э, – произнес он, сразу став серьезным, протянул руку и потрогал ее лоб. – Похоже, у вас температура.

– Мне бы полежать, – лепетала Стеша.

– Сейчас организую, – пообещал мужчина и командирским тоном потребовал: – Только чаю хоть немного выпейте горячего.