Помощница (СИ) - Алена Февраль Страница 23

Попытавшись осторожно выскользнуть из под мужчины, я смогла освободить руки и немного сдвинула его тело в сторону. Но только я это сделала, как захват его рук стал ещё сильнее и он резко поднял голову. Несколько раз моргнув, он стал медленно приподниматься, пока не сел на кровати.

Пронзительным взглядом, он проследил, как я поправляю задравшеюся к шее футболку, как прикрываю бёдра сбившимся одеялом. И тут я замечаю капли крови — они повсюду. На бёдрах, на пододеяльнике, на простыне… везде алые капли. И щеки мои тоже стали такими же ярко-красными.

Боясь поднять на мужчину взгляд, я пытаюсь придумать что в такой ситуации можно сказать, но Алекс первый нарушает молчание.

Тяжело вздохнув, он встаёт с кровати и тихо говорит.

— Твою мать, что я натворил…

В ответ, я поднимаю взгляд на Степанова, который стремительно выходит в ванную комнату, а возвращается оттуда через несколько секунд, чтобы сипло прошептать.

— Варь, тебе в душ надо, я воду тёплую сделал. Давай я тебя отнесу… Сильно болит?

Я в первый раз в его голосе слышу столько сожаления и раскаяния. Он словно провинился или виноват предо мной. Но почему и за что?

— Вроде ничего не болит, — быстро отвечаю я, подошедшему Алексу, — и я сама могу идти.

— Дай мне взглянуть, — склоняясь ко мне, бормочет мужчина.

— На что? — вмиг охрипшим голосом спрашиваю я, но вместо ответа Степанов берет меня на руки и несёт в ванную комнату.

— Я сама, — возражаю я, но он словно не слышит.

В ванной Алекс почему-то усаживает мою попу на стиральную машинку, а сам смачивает полотенце под душем и возвращается ко мне, чтобы сразу же раздвинуть мои ноги в стороны.

— Не-ет, — стыдливо шепчу я и сдвигаю их обратно.

— Надо протереть кровь, чтобы посмотреть — нет ли трещин или ещё чего-нибудь…. Варя, я ни хрена не был нежен и осторожен. Как чёртов мудак, думал только о себе. Ещё и кончил в тебя…. Прости. Прости меня, маленькая.

Он говорил быстро, на одном дыхании, а после приобнял и прижался лицом к моим коленям.

А я плакала. Не знаю почему, но слезы тонкими струйками катились из глаз и падали на его ультра короткий ёжик на голове.

И голос куда-то пропал. Надо кричать, что он никакой не мудак, а самый лучший… Что его руки и губы дарили мне нечто чудесное и волшебное… Что я не о чём не жалею…

Но я молчала. Снова слабая и трусливая девочка вынырнула из глубины, чтобы бояться и молчать о своих истинных чувствах и переживаниях.

А Алекс понял моё молчание и слезы по своему. Он резко отстранился и хрипло проговорил.

— Я сейчас выйду… оставлю тебя одну. Я же всё понимаю. Ты наверное ненавидишь меня и мои прикосновения тебе неприятны… Блять, я всё на хер испортил. Ты только не переживай, я всё для тебя сделаю. Подумай, что тебе нужно — я всё дам… Восполню… возмещу.

Я шумно сглотнула образовавшийся в горле ком и попыталась понять о чем он говорит. Возмещу?

— Что возместишь? — наконец вытряхивая я из себя.

— Что пожелаешь. Я ведь понимаю, что поступил с тобой как кобель. Набросился как животное и тебе из жалости пришлось согласиться. Ещё и боли столько принёс. Я и раньше был так себе в постели, а тут ещё и сорвался…

— Хватит! — дрожащим голосом, говорю я, так как больше не в силах слушать всё это, — мне ничего не нужно, Алекс. Я… я никогда бы…

Голос срывается окончательно и я еле слышно продолжаю.

— … ты во всём сейчас не прав……. Я… я пойду в ванную комнату… в другую. В ту, что рядом с кухней… мне надо.

Я соскакиваю с машинки и на всех парусах мчусь в сторону кухни. В груди сильно печет, а тело сотрясает мелкая дрожь.

Совсем другие слова я хотела услышать от Алекса. Но мои желания чаще остаются фантазиями. А реальность, она другая, Варвара. Пойми ты уже это.

28

Алекс

Таким ублюдком я себя очень давно не ощущал. Столько времени ходил по краю пропасти и всё-таки сорвался. Сжёг остатки почвы под ногами и с диким остервенением бросился в пучину её голубых как небо глаз. Эти глаза словно отражение небес — таких же недоступных и таких же желанных…

Я в последний раз смотрел в небеса, с таким придыханием и восторгом, только в далеком детстве. В счастливом, теплом, безоблачно-небесном детстве. Помню шел с мамой в парк, а на небе ни облачка и солнце такое же яркое, как её пшенично-золотые волосы.

Мама…

Бывали времена, когда я шептал это слово столько сотен раз подряд, что у меня даже губы полопались, а язык буквально припечатался к нёбу… Я же всё повторял и повторял. Казалось, что стоит мне сказать ещё один раз и она вернется — выдерет гвозди из гроба, в который её так быстро упрятали от меня, а потом землю руками раскопает и выберется из могилы. Ведь не может она оставить меня одного. Просто не может. У меня кроме нее и крохотной болонки Лизы никогда никого не было.

Я уже тогда, в шесть лет, понял, что омерзительнее и гнуснее слова «рак» ничего нет. Он забрал её за полгода. Пришел… наследил ногами на её нежной коже и утащил за собой в холодную сырую могилу.

С тех пор я не смотрел в небеса. Никогда. Но небо само вернулось в мою жизнь. Вернулось и вся моя прежняя жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов. Её глаза… они возвращали мне веру в чудо… в прекрасное будущее! А этого не должно было случиться.

Реальная жизнь никакая на хер не сказка. Она даже не повесть или роман… Вся она сплошная блядская трагедия, где черная полоса всегда преобладает, а белая появляется крайне редко и только для того, чтобы я успокоился и не ждал беды. Ведь только мне начинает казаться, что я наконец выплываю, меня обязательно потопят, а ещё непременно уебут башкой об дно. Чтоб знал своё место.

После быстрых маминых похорон меня привезли в дом её брата. Даже сейчас помню, как дядя Петя посадил меня — шестилетнего пацана — за