Ирина Волчок - Лихо ветреное Страница 23

Ага, уже глюки начались. Павел постоял минутку, ошеломленно глядя вслед этой парочке, а потом пошел за ними как привязанный. Вышел, понаблюдал, как они немножко попрепирались из-за водительского места, толкаясь у распахнутой дверцы, щипая друг друга и оттаскивая за руки. Почему-то не удивился, что победила мелкая особа. Долго смотрел вслед этому полированному корыту, потом заметил, что несколько человек, вышедших из клуба, смотрят вслед этому корыту с одинаковым выражением возмущенного недоверия, и внезапно устыдился — неужели и у него лицо сейчас такое?..

Ну ладно. А Зою он все-таки дождется.

Он ждал ту Зою, которая вчера танцевала в «Фортуне», или ту, которая только что тренировала теток в зеркальном зале. А из клуба вышла та топ-модель, которую Серый сегодня увез из Зоиного дома. В этой топ-модели невозможно было угадать ни одну из этих Зой. Он и не угадал, только тупо удивился, как это она вдруг здесь оказалась. Наверное, в салон красоты приезжала…

Но тут какая-то роскошная брюнетка выскочила из дорогого спортивного автомобиля, кинулась наперерез топ-модели и закричала:

— Зоя!

Ну да, он и сам знал, что это тоже Зоя. Другая Зоя. В этом городе живет страшное количество Зой, и все — в одном доме.

Другая Зоя быстро отделалась от роскошной брюнетки, повернулась и уже собиралась уходить, — и тогда Павел ее окликнул.

Она его узнала. Она была той, из «Фортуны». И одновременно — той, из зеркального зала. И вот этой — сдержанной, холодноватой, почти надменной топ-моделью. Машина его, видите ли, ей не нравится. Керосинка Серого ей, видите ли, нравится, а его машина не нравится. На его вполне пристойную, почти новую, ухоженную «десятку» Зоя смотрела с плохо скрываемым отвращением. Даже, можно сказать, с ненавистью.

Он шел рядом с ней, стараясь разглядывать ее не очень уж откровенно, но, наверное, она все равно замечала… Улыбалась чуть заметно, снисходительно и насмешливо, совсем как греческий Федор на плакате. Спросила, по какому делу он ее искал, а он растерялся, потому что все время думал, что тот Сережа, который старший брат рыжей Марии и прекрасной Аленушки, не мог быть ее сыном. Несмотря на очень уверенную, очень взрослую какую-то повадку, несмотря на эту ее снисходительную усмешечку, несмотря даже на заметную седину в темных коротких волосах, было совершенно очевидно, что она еще совсем молода. Очень молода, лет двадцати, наверное. Он даже чуть не спросил, сколько ей лет. Но тут она спросила, кто он.

Почему он сказал, что мулат? Потому что он и был мулатом. Вообще-то. Может быть, она вовсе и не об этом спрашивала. Но так пристально рассматривала его лицо и руки, что он подумал, что об этом. Она странно отреагировала: сморщилась, отвернулась, кажется, сдерживая смех, попрощалась и быстро ушла. Что тут смешного? Ну, мулат и мулат. Не марсианин же.

Павел все стоял перед портретом греческого Федора в окне клуба его имени, все переживал из-за глупого своего поведения, все пытался сложить из осколков информации общую картину… Нет, не получается. Похоже, он нечаянно попал в какую-то очень сложную, очень странную и запутанную ситуацию. Чужую ситуацию. Чужую жизнь. Чисто академический интерес, как же…

Надо ехать к Макарову.

— Крайнов, значит? — спросил Павел у портрета греческого Федора и пошел к машине.

Макаров, наверное, услышал царапанье в замке и распахнул дверь, не дожидаясь, пока Павел справится с непривычными ключами.

— Ну, что это такое? — заорал он, втаскивая друга в прихожую за руку и с грохотом захлопывая дверь. — Ну, сколько тебя ждать можно?! Хоть бы позвонил, честное пионерское! Откуда я знаю — класть кизил или нет? Надо тебе мобильник подарить, вот что! А то уехал — и с концами! И думай тут, что с ним как! Может, в аварию попал! Никакой совести у человека!

— Мобильник в понедельник на работе выдадут. — Павел сунул Макарову пакет и принялся разуваться. — В аварию я не попадал. А кизил тут при чем?

— Здрас-с-сте, — возмутился Макаров. — Откуда я знаю, любишь ты с кизилом или не любишь! Некоторые в плов вообще чернослив кладут! Представляешь?

— Мне все равно. — Павел шагнул вперед, вытесняя Макарова из прихожей. — Давай хоть с чем-нибудь. Есть хочется… Пакет захвати, я там прикупил кой-чего.

Макаров потрусил в кухню, на ходу заглядывая в пакет и приговаривая то горестно, то радостно:

— Ему все равно! Ну и народ, никакой культуры, честное пионерское… А, петрушечки принес, это хорошо… Вот отсюда и гастриты всякие, что всем все равно! Может, ты еще и гамбургеры ешь? Какая жуткая необразованность… Укроп — это тоже хорошо. И томатный сок, это особенно хорошо, это я люблю, за это отдельное спасибо… Масло, ага, правильно, а то я утром забыл…

Он, наверное, уже давно накрыл стол — тарелки-вилки-ножи-стаканы расположились как-то особенно правильно, почти торжественно, и куски хлеба в плетеной корзиночке — веером, и льняная салфеточка возле каждого прибора — конвертиком, и казан на плите блестит, как свежекупленный. И кто сказал, что Макаров неряха?

— А? — гордо сказал хозяин, заметив взгляд Павла. — У меня тут все в ажуре… А ты думал! Садись, садись, а то остынет все… Сейчас я петрушечку сполосну, сок открою — и вперед!

Павел сидел, как в гостях, смотрел, как Макаров суетится вокруг него, как вокруг дорогого гостя, и ему было хорошо. Все-таки он очень устал за неделю, пытаясь окоротить макаровский неожиданный загул, выволакивая этого паразита из всяких кабаков, привозя домой и на плече втаскивая на третий этаж, засовывая под душ, укладывая спать, утром выслушивая стенания и клятвы «Больше ни в жисть, честное пионерское», а после работы встречая его уже тепленьким… А Макаров, оказывается, вовсе и не алкаш. Камень с души. Если, конечно, этот паразит не врет. Ну, посмотрим…

— Володь, а чего бы тебе не жениться? — спросил Павел, уминая вторую тарелку необыкновенно вкусного плова. — Готовить умеешь. Вон, оказывается, и порядок наводить умеешь. Работать умеешь. Зарабатывать умеешь. Да еще и не алкаш. Ведь осчастливил бы кого-нибудь на всю оставшуюся жизнь.

— Ага, на всю оставшуюся… — Макаров саркастически хрюкнул. — Готовить умею! На кой им это? У них нынче диеты. А что зарабатывать — так это даже опасно. Вон, бывшая моя… Схавала все, что я в первый год успел заработать — и прощай, дорогой, наша встреча ошибкой была. Я ведь и эту хату, и машину эту дурацкую, и дачу, и матери квартиру… ну, в общем, все назло Элке покупал. Уже после развода. Чтоб, значит, локти кусала, что поспешила. Чтоб сравнивала, сколько она хапнула, а сколько я после заработал… А вообще-то хорошо, что поспешила. Сейчас-то она меня на мно-о-ого больше ошкерила бы. Осчастливилась бы на всю оставшуюся. Да что я тебе говорю, как будто ты сам не проходил…