Табита Сузума - Запретное Страница 24

Я смотрю на Кита, на гнев в лице, цвет щек, но больше всего на грусть в глазах. Мне больно видеть, что он все еще страдает из-за отца, и я постоянно напоминаю себе, что ему только тринадцать. Но я просто не могу найти способ заставить его выйти за пределы своего эгоизма, даже на секунду, и посмотреть на ситуацию с другой стороны.

Наконец, я в отчаянии говорю:

― Кит, я понимаю, почему ты возмущен тем, что Лочен всем управляет. На самом деле, понимаю. Но не его вина в том, что отец ушел и что мама такая, какая есть. Он просто заботится о нас, потому что больше некому. Я обещаю, Кит, Лочен гораздо охотнее остался бы тебе братом и другом. Но только подумай, что в данной ситуации ему еще оставалось делать? Какой у него был выбор?

Когда дверь, наконец, с шумом захлопывается, и возбужденные голоса стихают на улице, я вздыхаю с облегчением и бросаю взгляд на кухонные часы. Сколько часов у нас есть, пока Тиффин и Уилла не начнут ссориться, Кит не начнет спорить о деньгах, и мама не решит, что она сделала достаточно для того, чтобы возместить свое недельное отсутствие? Учитывая время на поездку, мы можем рассчитывать на три — четыре часа, если повезет. Я чувствую, что должна незамедлительно заполнить их, попробовать все те вещи, которые всегда собиралась сделать, но откладывала, потому что каждый раз находились более важные дела… Но внезапно простое сидение здесь, на тихой кухне, в лучах солнца, которые проникают сквозь кухонное окно и согревают мне лицо, кажется мне нелепой роскошью: не думать, не двигаться, не беспокоиться о домашней работе или спорить с Китом, или пытаться контролировать Тиффина, или развлекать Уиллу. Просто быть. Я чувствую, что могу остаться здесь навсегда в этот солнечный, свободный день, свесившись вбок на деревянном стуле, сложив руки на мягких изгибах его спинки, наблюдая, как солнечные лучи танцуют сквозь листья, ветки заглядывают в окно, создавая раскачивающиеся тени на кафельном полу. Звук тишины наполняет воздух, как прекрасный запах: ни повышенных голосов, ни хлопанья дверьми, ни топота ног, ни оглушительной музыки или бормотания мультфильмов. Я закрываю глаза, теплое солнце ласкает лицо и шею, наполняя веки ярко-розовой дымкой, и кладу голову на скрещенные руки.

Должно быть, я задремала, потому что время неожиданно быстро пролетело, и теперь я сижу в лучах яркого белого света, морщась и растирая ноющие мышцы шеи и затекшие руки. Я потягиваюсь и неуклюже встаю, подхожу к чайнику и наполняю его водой. Выходя в коридор с двумя дымящимися чашками и направляясь к лестнице, я слышу шорох бумаг позади себя и оборачиваюсь. В гостиной устроился Лочен: скоросшиватели, учебники и множество записей разбросаны по всему журнальному столику и ковру вокруг него, а сам он сидит на полу возле края дивана, одна нога вытянута под столом, другая удерживает большую тяжелую книгу, чтобы она не закрылась. Он выглядит гораздо лучше: более расслабленно в любимой зеленой футболке и потертых джинсах, босиком и с все еще мокрыми волосами после душа.

― Спасибо!

Сдвигая с колен книгу, он берет у меня кружку. Откидывается на край дивана, дуя на кофе, а я сажусь на ковер спиной к стене, зевая и потирая глаза.

― Никогда раньше не видел, чтобы кто-то спал со свисающей со спинки деревянного стула головой. Неужели диван недостаточно удобен для тебя? ― Его лицо осветила редкая улыбка. ― Ладно, скажи мне, как тебе удалось избавиться ото всех?

Я рассказываю ему про предложение с площадкой, про ложь об услугах няни.

― И тебе удалось убедить Кита принять участие в этой небольшое семейной прогулке?

― Я сказала ему, что там будут игровые автоматы.

― А они там будут?

― Без понятия.

Мы оба смеемся. Но веселье Лочена быстро исчезает.

― А Кит выглядел…? Он был…?

― Абсолютно нормальным. В своей истинной враждебной форме.

Лочен кивает, но его глаза выражают беспокойство.

― Честно, Лочен. Он в порядке. Как идет проверка? ― быстро спрашиваю я.

Отодвигая подальше от себя огромный учебник, он устало вздыхает.

― Я ничего не понимаю. А если мистер Пэррис и понимает, то, по крайней мере, я не должен учиться по библиотечным книгам.

Я про себя издаю стон. Я надеялась, что мы пойдем на улицу, займемся чем-нибудь днем: погуляем в парке, или выпьем горячего шоколада в “У Джо”, или даже побалуем себя походом в кино, ― но пробный экзамен у Лочена всего через три месяца, а пытаться учиться во время рождественских каникул, когда все дети дома, ― сущий кошмар. Не могу сказать, что особо беспокоюсь о своих дополнительных экзаменах[7] ― в отличие от Лочена, я просто придерживаюсь тех предметов, которые для меня проще. С другой стороны, мой странный братец решил, по причинам известным лишь ему, выбрать по двум самым сложным предметами, помимо математики и физики, написание двух больших эссе по английскому и истории. Мое сочувствие ограничено: как и у нашего бывшего отца, у него врожденная любовь к учебе.

Рассеянно потягивая кофе, он снова берет ручку и начинает на ближайшем клочке бумаги чертить какую-то сложную диаграмму, помечая различные фигуры и символы неразборчивым кодом. На мгновение закрыв глаза, он берет лист и принимается сверять его с диаграммой из книги. Скомкав бумагу, он с отвращением швыряет его через всю комнату и начинает покусывать губу.

― Возможно, тебе нужно передохнуть, ― предлагаю я, поднимая взгляд от газетной статьи, лежащей сбоку от меня.

― Какого черта у меня не сходится? ― он умоляюще глядит на меня, будто надеясь, что у меня волшебным образом появится ответ. Я смотрю на его бледное лицо, темные круги под глазами и думаю: “Потому что ты измучен”.

― Хочешь, я проверю тебя?

― Да, спасибо. Только дай мне минуту.

Вернувшись к учебнику, диаграммам и записям, он сосредоточенно сужает глаза и продолжает покусывать губу. Я лениво просматриваю газету, а в голове тем временем мелькает мысль о домашней работе по французскому, лежащей на дне сумки, но потом решаю, что она может подождать. Я дохожу до спортивного раздела, так и не заинтересовавшись ни одной статьей. Внезапно заскучав, я растягиваюсь на животе и беру со столика одну из папок Лочена. Пролистывая ее, я с завистью гляжу на множество страниц эссе, которые сопровождают неизменные пометки и высказывания похвалы. Одни сплошные “пятерки” — надеюсь, что в следующем году я смогу отделаться тем, что выдам некоторые работы Лочена за свои. И они подумают, что я внезапно стала гением. Но я останавливаюсь на последнем отрывке его писательского мастерства: эссе, написанное меньше, чем неделю назад, с непременным списком восхищений на полях страницы. Но мое внимание привлекает комментарий учителя в конце: