Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика Страница 24

– Саш, ты чегонибудь хотела? А то я занят.

– Вадик, – я опустила всю лирику про то, как нехорошо он поступил, договорившись с Ийкой за моей спиной, и о том, как вообще все нехорошо, просто поскотски получается, и спросила о главном: – В какую школу Ийка завтра пойдет? Каникулы кончаются.

– Каникулы? У нее каникулы? А я думал, она у тебя школу бросила.

Он, наверно, специально издевался, чтобы я нажала «отбой» и перестала приставать к нему со сложными вопросами.

– Нет, Вадик. Она ученица девятого класса. И учится вполне прилично. Ты же все знаешь. Давай не ссориться, пожалуйста!

– Я с тобой поссорился много лет назад. Когда ты решила рожать и заставила меня на тебе жениться. Я потерял с тобой несколько очень важных для себя лет. Так чего ты хочешь?

– Вадик… – У меня все же сдали нервы. – Зачем ты это сделал? Зачем ты забрал Ийку? Она же еще маленькая, ничего не понимает! И зачем ей работать у тебя?

– Да жалко ее стало, – зевнул Хисейкин. – Ходит, завидует, по сторонам смотрит голодными глазами, у Маришки моей вещи клянчит…

– Нет! – вырвалось у меня.

– Да, Саша, да. Вот и решил бедолаге помочь. Пусть хоть немного нормально поживет. Все равно мы ее долго не выдержим, отдадим в другую семью… куданибудь. Она уж очень Марину раздражает, завистью своей и… – он секунду подбирал слово, – подобострастием.

Он победил. Я нажала «отбой». Села кудато, что попало по дороге. Закрыла рот рукой, закусив ее так, что прокусила толстую кожу перчатки. И просидела так несколько минут, стараясь не закричать – от боли, от ужаса, от беспомощности.

И что, что мне делать? Куда идти? Как говорить с Ийкой? Пойти в роно? Или к участковому милиционеру? Ее отдадут в другую семью… Да она что – вещь? Моя глупая Ийка… Господи…

Какие же слова найти, что надо сделать, чтобы както убедить ее вернуться? Я не верю, нет, не верю, этого не может быть, чтобы она чтото клянчила, чьито вещи или чтото еще! Она ведь не так уж плохо одета, даже модно, как только позволяет наш бюджет… По крайней мере, не хуже, чем другие девочки в ее классе. Я очень хорошо понимаю, как в этом возрасте важно быть модной, стильной…

Ой, Господи… Нет, я просто не выдержу… Ведь единственный человек, виноватый в том, что произошло, – я сама. И больше никто. И хуже этого нет. Нельзя найти врага и начать на него облаву, атаку, засаду – все что угодно. На себято как начать облаву и засаду? Уже все понятно – я неправильно воспитывала Ийку Но теперьто что делать? То время не вернешь, когда я чувствовала – не надо ей с Хисейкиным общаться! Вот она – цена сладкого куска, цена его подачек. Да, мне хотелось, чтобы у Ийки было все, как у большинства девочек: и одежда, и хороший отдых, и книжки, и куклы. А для этого нужны деньги. Сама я не могла заработать со своей профессией столько, чтобы мы не жили за ужасной, крошащей судьбы гранью нищеты. И такто нашу жизнь слишком обеспеченной назвать было бы трудно. Но, по крайней мере, в необходимых вещах Ийка отказа не знала.

И обездоленной девочкой, у которой нет папы, она тоже себя не чувствовала. Наоборот, я сумела убедить ее, что у нее ситуация – лучше, чем у многих детей, чьи родители ругаются и даже дерутся на глазах у детей. У нее ведь раз или два в месяц появляется благожелательный папа и общается с ней, а также со мной – вежливо и предупредительно.

Говоря ей это, я всегда знала, что вру. Этот благожелательный папа не выносит меня и не слишком любит ее саму. А те родители, которые ругаются и даже ссорятся, – чаще всего любят друг друга. Хоть както, хоть в чемто, пусть временами. И дети, страдающие от родительских ссор, не могут этого не чувствовать и не видеть.

Мучительные мысли постепенно перестали носиться у меня в голове с бешеной скоростью, толкая и перегоняя друг друга. Когда я почувствовала во рту вкус крови, то, наконец, подняла голову, сняла перчатку и увидела, что прокусила не только ее, но и руку. Но зато чуть успокоилась. Я посмотрела, на чем я сижу. Правильно, молодец. Каменная мусорка, обледеневшая за зиму, стала чемто вроде табурета или тумбы. Я встала и отряхнула – сначала зачемто тумбу, потом уже свою потертую шубу. Выбросить ее вообще, раз она так стала меня раздражать, моя старая любимая шубка, верно прослужившая мне столько лет, точнее, столько морозных и промозглых московских зим…

– Будешь? – стоящая рядом тетка протянула мне пластмассовый стаканчик, и я почувствовала резкий запах спирта, на холоде показавшийся мне металлическим и очень неестественным. – Не убивайся ты так! Чего только не бывает. Давай, Сашка, за нас! Что? Не узнаешь? А я часто тебя здесь вижу, как ты бежишь в поликлинику…

Я посмотрела на неровное, подпухшее лицо тетки. Не может быть. Это же моя одноклассница, Ленка Шабалкина… А с ходу я бы сказала – женщина лет на пятнадцать меня старше. Что с ней такое произошло? Я слышала, что она пьет, но не думала, что это все так ужасно…

– Что у тебя случилосьто? – Ленка смотрела на меня пьяными глазами, но очень внимательно. – Ты расскажи, легче станет. Мне, знаешь, все рассказывают. Сливают… – Она засмеялась, хрипло и громко, так что ктото из людей, стоящих на остановке, оглянулся на нас. Главное, чтобы там не оказалось маминых подружек и Нин Иванны. Стыда потом не оберешься и не докажешь, что не распивала на мусорном бачке водку с уличными алкоголиками.

– И девки наши звонят, ты не думай, – продолжала как ни в чем не бывало Ленка. – Как у кого что случится – тут же ко мне. Потом – не дозвонишься им, нету их! До следующих похорон или развода… Или в больницу кто загремит… А Ленка тут как тут. Я, думаешь, не понимаю, что меня стесняются? Ты тоже стесняешься. А ты не стесняйся. Люди! – Ленка оглянулась на остановку, хотя никто особо на нас и не смотрел. – Люди! – Она повысила голос. – Это вот очень приличная дама – педиатор… Я правильно говорю?

– Лен! Ну, хорош! Прекрати! – Я видела, что она находится в том состоянии, которое для нее, видимо, близко к трезвому, и вполне меня понимает. – Давай отойдем хотя бы. И кричать не будем.

– Давай, – неожиданно согласилась Ленка. – К тебе пойдем?

– Лен, у меня вообщето вызовы, рабочий день еще.

– Ну, ясно, – судорожно зевнула Ленка, обдав меня сложным перегаром, в котором я четко уловила некую парфюмерную составляющую. Не удивлюсь, если она вовсе и не пила вчера одеколон, а сегодня утром подушилась чемто пряноцветочным. – Не дошла еще до точки, значит, чтобы Ленку в гости звать!

– Ты что, Лен… – Я дотронулась до отвердевшего на морозе рукава ее шерстяного пальто.

Всетаки одноклассники есть одноклассники. Те десять лет всегда живут в душе. Для ребенка десять лет – как для взрослого тридцать, а то и пятьдесят. Эта была целая вечность, проведенная вместе.