Аликс де л'Эн - Бестолковая святая Страница 24

— Дай мне телефон, дорогой. Думаю, он хочет нам что-то сообщить, наверное, задерживается, уже восемь часов, а его еще нет, это странно.

Я прочла послание.

С трудом сглотнула слюну.

Попросила, чтобы Адель принесла мне белого вина. Она заволновалась: плохая новость? С этим его скутером никогда не знаешь, чего ждать.

— К сожалению, это не несчастный случай. — Господи, что я несу! — Слава Богу, ничего не случилось. Но ужинать придется без папы, он задерживается на работе.

И я принялась пережевывать салат, на приготовление которого у меня ушло три четверти часа (ростки шпината — витамин А, грейпфрут — витамин С, лососина — омега-2 и чуточку кориандра для экзотики и чтобы возбудить подростковый аппетит). Морской салат. Или материнский. А может, горький[31]?

Итак, некая Маридо только что сообщила моему мужу, что живет в доме № 22 на авеню Жана Жореса, код ее подъезда «43 А 64», квартира «на первом этаже — прямо», и она его «страстно целует». За несколько секунд ярость — моя мерзкая старая подружка — заполнила всю грудную клетку, сжав сердце до размеров изюмины.

Маридо. Наверняка та самая ШЛЮХА, с которой он познакомился у Марка! Толстожопая уродина! Случись подобное раньше, я тут же отвезла бы вещи муженька к дому этой гадины (почему к дому — прямо к дверям квартиры, код и все остальное мне известно, ха-ха-ха!). Юмор висельника. Но новая Полин не могла действовать по первому побуждению: я поклялась «прощать обиды», что душило в зародыше всякую естественную реакцию. Попытаемся смягчить ситуацию. Может, это обычный визит к врачу по поводу сколиоза? Но как быть со «страстным поцелуем»? Ярость заползла в горло и подобралась к миндалинам. Я чувствовала: еще пара секунд — и я начну высказываться… весьма «нелицеприятно». Я попыталась воззвать к Карлу Лагерфельду, чтобы помог сдержаться — хотя бы до возвращения Пьера, а? Карл не ответил — не до меня ему. Я была одна, совсем одна. Расплачиваться придется детям.

— Милые мои, забыла вам сказать: мне надоело воспитывать зверушек, интересующихся только «Теледевочками» и плеерами. Я решила обогатить вашу духовную жизнь. Адель, ты приступаешь в следующую субботу. Не злорадствуй, Поль. Ты начнешь посещать группу харизматического обновления уже завтра вечером. А теперь отправляйтесь к себе. У мамочки болит голова.

Оказавшись в нокауте, они подчинились. Адель едва сдерживала слезы, Поль в ярости сжимал кулаки.

Я выпила еще вина.

Стало лучше, хотя ярость никуда не делась.

И тут меня осенило. Я взяла мобильник Пьера — нарочно, чтобы отомстить — и набрала телефон Жермены.

— Жермена? Это Полин. Я хотела поговорить о тех достойных колумбийцах, мы согласны, они могут приехать завтра. Утром? Прекрасно. Да-да, окончательно и бесповоротно.

Минут через десять во дворе раздалось урчание скутера. Пьер застал меня в ванне: я лежала, прямая и неприступная, как Фемида, и лелеяла свою боль.

— Полин, что происходит? Почему дети сидят по комнатам и воют? Ты еще не готова? Забыла, что мы идем в гости к моей кузине Мари Доливо? Она должна была прислать мне адрес. Я оставил дома сотовый, ты не находила?

Я нырнула под воду.

Да-а, завтра будет тот еще денек.

Зато я поставила три галочки в заветном списке, рядом с пунктами «сообщить детям о начале их духовной карьеры», «начать борьбу с ботоксом» и «приютить колумбийцев».

День двадцатый

Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою лучше завоевателя города.

Будь прокляты мои предрассудки западной женщины с мозгами, «промытыми» вечным враньем «голубого экрана». Члены семьи Перес Агилар были беженцами из Латинской Америки, но не отличались ни смоляными волосами, ни сходством с Че Геварой, ни усами. Не носили они и широкополых шляп. Отец семейства Рамон был очень молод — примерно моих лет, — высок, немногословен, но в волосах у него уже проглядывала седина. Его жена Консуэло, в бежевом изумительно скроенном костюме (Zara? Вероятно, у этого дома моделей есть торговые точки в Колумбии), внимательно посмотрела на меня голубыми глазами, а потом крепко пожала руку. Их восемнадцатилетняя дочь Жозефина, с хорошеньким узким личиком и длинной светлой челкой, выглядела типичной юной парижанкой. Единственным экзотическим штрихом оказался огромный, затейливой формы чехол (флейта размера XXL?) у нее за спиной.

Малыш Адольфо, в мордашке которого не было ничего от лица «много повидавшего и пережившего ребенка», проскользнул у меня между ногами и отправился обследовать квартиру.

Жермена сияла.

— Как же я рада, милочка Полин, что они попали к тебе. Мне стало трудновато. Сама увидишь, этот мальчик очень… как бы это сказать?.. активный.

Я не слишком испугалась: помощница умирающих терпеть не могла детей. Малыш Адольфо мог пару раз — уронить на пол вилку — и она тут же записала бы его в число «вредоносных существ».

Я выдала найденную в сети приветственную фразу:

— Bienvenidos amigos, lo siento que no hablo español pero considera nuestra casa como su casa. (Добро пожаловать, дорогие друзья, жаль, что я не говорю по-испански, будьте как дома.)

Рамон долго жал мне обе руки, а его жена со слезами на глазах осматривала квартиру. Бедняжка потрясена, подумала я, и сердце у меня сжалось от того, с каким невероятным достоинством вели себя эти обездоленные люди. Мне вспомнились слова хита Мишеля Берже: «Я пою для тех, кто сейчас вдали от дома» — и я почувствовала безмерную благодарность за то, что судьба позволила мне по мере скромных возможностей помочь этим замечательным колумбийцам. Неужели моя жизнь начинает обретать смысл?

— Where is our bathroom? А где у вас ванная? — громко поинтересовалась Консуэло.

Боже мой, конечно. Нужно показать им их новое пристанище. Пока Афликао с молчаливым осуждением на лице (до чего же эгоистична молодежь!) помогала Рамону вносить в дом чемоданы (надо же, шесть штук, и все немалых размеров), я искренне радовалась за семью Перес Агилар: им удалось перед бегством из Колумбии запастись невероятным количеством вещей. Я проводила детей Консуэло в свой кабинет, а их родителей — в гостиную. Моя жертва — ничто по сравнению с тем, что пришлось пережить этим несчастным. Чтобы не травмировать Пьера, я решила оставить нашу спальню зоной, свободной от посещений. Увидев фотографию архиепископа Десмонда Туту[32], Адольфо издал гортанный вопль и принялся скакать по комнате как горилла. Его старшая сестра что-то тихо пробормотала — я разобрала только слово «hiperactivo». Бедный мальчик и впрямь совершенно неуправляем — есть от чего! — но я надеялась пустить в ход всю имеющуюся в моем арсенале нежность и незаметно его «перепрограммировать».