Ты моя! (СИ) - "Легъяра" Страница 24

— Я хотел сказать в щеку.

— Тогда почему не сказал? — возмущенно.

— Я не имел ничего такого ввиду. — мой взгляд предательски падает ей на губы.

— Да? — с сарказмом.

— Извини. — тихо.

Днем меня еще пару раз накрыло. Будто волнами находит, с каждой волной все сильнее. Никогда ни с кем не было такого, эти волны, они почти осязаемы и я уверен, что она тоже чувствует это. Безумно сильное притяжение, я весь в огне, кожа горит от того, что я не могу даже прикоснуться к ней, член уже из трусов вырвался, хорошо еще простыню успел накинуть. Я хочу ее, я безумно хочу свою родную сестру! Я готов на колени перед ней упасть, лишь бы она сделала со мной что-нибудь, что угодно! Умолять ее хотя бы просто касаться меня! Пусть хоть ударит, все равно, лишь бы почувствовать ее, хотя бы так. Воображение уже нарисовало тысячу порочных сцен… Не знаю, как я нашел в себе силы совладать с собой, в душе облился ледяной водой до боли и судорог в мышцах, даже дверь не закрыл. Вышел и уселся в кресло за столом, прикрыв глаза, откинулся на спинку. На сестру старался не смотреть, она вызывает во мне помутнение рассудка.

Ночью легли спина к спине, стараясь не касаться друг друга.

Еще один день, в замкнутом пространстве с ней… Невыносимо находиться рядом, когда каждая клеточка тела тянется к той, на которую даже смотреть так нельзя. А она будто нарочно издевается надо мной, начиная от утренних сладких объятий и заканчивая тем, что она сейчас делает прямо у меня перед носом. Открыла банку с медом и вместо того, чтобы положить пару ложечек в блюдце, несет полную ложку в рот, подставив под ложку другую руку, чтобы мед не капнул на стол. Но надо же, весь мед в рот не поместился и в ложке его слишком много осталось, так что на руку он все таки капнул. Вот теперь, когда руки уже грязные, мы взяли блюдце и чудесненько положили туда ложку. А с пальцами что? Ну конечно же их нужно облизать, глядя мне в глаза.

— Тебе положить мед? — предлагает мне, оторвавшись от своего увлекательного занятия. Я смотрю на ее липкие пальцы «нет, можешь просто на пальцы намазать» думаю. — Я вымою руки — ее голос звучит обиженно и смущенно, наверное думает, я брезгую, так и хочется ей сказать: «я тебе сам сейчас вымою бл… и не только пальцы, языком!», черт… совсем обезумел.

Опять смотрит на меня своим гипнотическим взглядом, вижу, как дернулся кадык, дышит тяжело, глаз с меня не сводит. Кажется кого-то опять накрыло, неужели мое «свинство» на него так повлияло. По моему у Крейга едет крыша. И у меня вместе с ним, когда он так смотрит. Мне вообще нельзя думать о нем в таком направлении, равно как и ему обо мне. Раньше хоть в простыне ходил, как «Патриций», сейчас же предоставил все свое рельефное тело мне на обозрение. Руки, кубики пресса, ох… ниже смотреть мне нельзя. А еще у него просто офигенная задница! Каждый раз в восторге, когда вижу его сзади, и ему не видно, что я его разглядываю.

Каждый день его взгляды и утренние объятия. Иногда мне кажется, что все это странный дурной сон — смотреть можно, касаться нельзя. Да я от этого еще больше разгораюсь. И Крейг по-моему до зубовного скрежета ненавидит этот бункер, который день бесится, подходить страшно, сделать что-то не так тоже, не знаешь, как отреагирует мой ненаглядный братец.

Вторая неделя подходит к концу, еды осталось на два дня, воды полно, если растянуть еще, то дня на четыре, плюс вода. На воде говорят три дня прожить можно… в общем дней шесть, а потом…

Я села за стол, подперев голову руками, все закружилось вокруг. Неужели Марк не прилетит за нами, жив ли он? Это конец. Шесть дней. Один убрала… вряд ли меня на три дня хватит на одной воде. Пока впереди было много времени и отвлекали отношения с Крейгом, я не очень задумывалась над этим. Думала, что вот-вот прилетит Марк и вытащит нас отсюда. Сейчас же времени осталось очень мало, с Крейгом мы будто в ссоре, он почти не разговаривает со мной. Тоже переживает наверное, сегодня опять пытался открыть дверь, безрезультатно. Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Крейг подошел ко мне тихо, так что когда его руки опустились мне на плечи, я вздрогнула от неожиданности.

— Все будет хорошо, сестренка, я чувствую, что он жив, Марк обязательно вытащит нас отсюда. — он говорил тихо, почти мне на ухо, потом поцеловал меня в висок.

Вечером мы съели половину консервной банки тушенки на двоих и половину размороженной хлебной лепешки.

— Многовато, я в следующий раз меньше съем. — озвучила я свои мысли брату.

— Ты что? Совсем с ума сошла?! Даже не думай меньше есть!

— Да мне правда много, я могу и меньше питаться, зато на больше времени хватит.

— Закончится еда, будешь меня есть. Так что не экономь.

— Крейг ты сдурел что ли?

Крейг подошел ко мне ближе и глядя мне в глаза, сказал властным сердитым голосом:

— Будешь, Дженни. А если нет, заставлю.

Дааааа… как-то слабо себе представляю, Крейг отрезает себе кусок от ляжки, и я его ем… нет, ну понятно, можно в свч сварить, но… А кровь как останавливать, а если антисептиков не хватит, а заражение если… кошмар. А он то что есть будет, меня? Или тоже себя. А дальше что? Ой, лучше б он этого не говорил. Сижу молча роняю слезы. Не буду я..

— Эй, ну ты чего? Дженни, все будет хорошо, Марк что-нибудь придумает, это у нас инструментов нет, а он найдет как эту дверь открыть. Не плачь. — прижимает мою голову к своей груди, целует в макушку.

Третий день… еды ровно до обеда. И все. Потом только вода.

Мы целыми днями лежим, чтобы не тратить калории. Эх, надо было с самого начала еду экономить, может подольше протянули бы. Хотя какой смысл, если все равно не выберемся, днем больше, днем меньше.

Обед решили перенести на пять часов. Страшно уже нереально. Попытки отвлечься разговорами прерываются беспокойными мыслями. Крейг обнял меня и я почти уткнулась губами в ямочку между ключиц. Так мы и лежали целый день. Он гладил меня по спине, говорил, что все будет хорошо. Потом мы заснули, проснулись около семи. Доели остатки последней банки тушенки. Залили все приличной порцией воды. Крейг утянул меня на диван, обнял и мы опять заснули.

К концу второй недели в бункере я чувствовал, что перестаю себя контролировать, это напрягало и злило. Особенно когда взгляд сестренки скользил по моему телу. Это влияние замкнутого пространства и общей нервозности обстановки? Или просто от скуки? Мысли, что я ей нравлюсь я допустить не мог, чтобы совсем не потерять контроль. Все это немного отвлекает от главной темы. Но чем ближе к рассчитанному нами времени, тем тяжелее на душе.

Днем еще раз подергал дверь, и так и этак и расшатать штурвал пытался. Маховик не поддался ни на миллиметр. Даже рубильник вырубал, хрен его знает, от чего заклинило.

Сестренка похоже поддалась панике, постарался ее утешить. Гладил ее по спине, целовал то в висок, то в макушку. Сказал ей, что заставлю себя есть. Но сам то понимаю, что и это не надолго. Лежим с ней на диване, моя правая рука на ее спине, на левую сестренка положила голову. Такая нежная, милая, любимая. Тоже обнимает меня, дышит мне в шею. Никак не могу заткнуть свои мысли, ведь мне придется убить ее. Боже! Не так я представлял наше будущее, ее будущее. Я не хочу, чтобы она мучилась и сходила с ума от голода. Я безумно ее люблю. Обязательно скажу ей, если выберемся. Если… Прижимаю ее к себе, целую волосы. Сон сморил и меня.

15

Утро.

Джейн заворочалась, приподнялась.

— Крейг, — трясет меня за плечо. — Крейг, шум какой-то.

— Спи, показалось наверное.

И только она опустила голову, как мы услышали стук в дверь, будто чем то металлическим, и тут же приглушенный крик Марка: «Эй! Эй!». Мы вскочили с дивана, подбежали к двери и завопили как сумасшедшие.

— Мы здесь! Марк!