По доброй воле - Слава Доронина Страница 24

Мне действительно это интересно. Причем очень. Я в той стадии влюбленности, когда хочется знать все о другом человеке.

– Первую его половину – очень скучно. Мать таскала по музыкальным кружкам, мечтая, чтобы я научился играть на скрипке или фортепиано. В общем, реализовывала через сына все, чего когда-то хотела сама. Отец был зациклен на деньгах и игре. Искал, где заработать, а потом заработанное спустить. И так по кругу. Это я уже с колокольни взрослого рассказываю, а тогда понимал только: что-то не так. Сложить один к одному получилось значительно позже.

Я почти не дышу, не перебиваю Григория. Боюсь спугнуть. Он впервые с легкостью так много говорит о себе.

– Потом случилось несчастье с отцом, и понеслось. Занятия дзюдо и боксом, плохая компания, какие-то терки, драки на улице, прессинг коллекторов. Это больше походило на выживание, а не на жизнь. Домой приходил поздно, спал от силы часа три-четыре – и снова борьба за место под солнцем. Однажды меня заметил Юрий Петрович Скворцов, в определенных кругах влиятельный криминальный авторитет. Взял к себе в охрану. Спустя время оказалось, что я не только кулаками умею махать, но и с мозгами полный порядок. Так, упорством и трудом, я достиг того, что сейчас имею. Путь наверх был сложным, и снова вниз я не хочу. Слежу за своей репутацией, бизнес веду максимально легально, слабых не обижаю. Тем, кто это делает, от меня иной раз прилетает.

– А Полина? – все же не удерживаюсь от вопроса про жену Шахова.

– Она появилась в один из сложных жизненных периодов. Да и вместе мы пережили много, но Полина не мой человек.

– Дело, надеюсь, не в той бабушке, которая предсказала тебе суженую с таким же шрамом на руке, как у тебя?

– Нет, – улыбается Григорий.

– Вы с Полиной долго были вместе?

– Достаточно, чтобы причинить друг другу сильную боль.

– Ты ей изменял?

– По-твоему, боль можно причинить, только с кем-то изменяя?

Я вспоминаю о Мише и его внезапной смерти.

– Не всегда…

– Лишь пройдя определенный путь, начинаешь понимать, что эгоизм – это естественное свойство человека. Никто не должен жертвовать своими желаниями ради других. С какой стати? Когда я осознал, что каждый живет для себя и ни для кого больше, стал гораздо снисходительнее относиться к ближним. Обмануть мои надежды очень сложно по одной простой причине – у меня их теперь нет. Только факты.

– Ты боишься высоты. Почему? – решаю еще раз проявить смелость наудачу.

– С чего ты взяла?

У нас на двоих не так много прошлого. Думаю, Шахов отлично помнит, как он в одиночку глушил виски в номере отеля в Дубае.

– Ты не подходишь близко к окнам. Мне показалось, это как-то связано с высотой…

– Тепло, Агния. Но все не так, как ты думаешь. Возможно, когда-нибудь у меня появится потребность поговорить на эту тему.

Мы доходим до реки. Я сажусь прямо на песок, не боясь испачкаться. Погода теплая, но ветреная. Не уверена, что мы надолго задержимся, но я обязательно попрошу Григория прийти сюда вечером, на закате, с бутылкой вина. Давно мечтала выпить, глядя, как солнце скрывается за горизонтом.

– Здесь умиротворенно. Я как будто и впрямь в детство вернулась… Хочу взять с тебя обещание.

– Какое? – интересуется Григорий, садясь рядом.

– Что мы будем бывать тут чаще.

– Нет, не могу этого обещать. У меня плотный рабочий график. Вписать в него отдых, тем более частый, – непозволительная роскошь. Но мне тоже здесь нравится. Теперь.

Шахов обнимает меня за плечи и привлекает к себе. Не знаю, можно ли такое развить, но у Григория очень сильная аура. Я искренне восхищаюсь этим мужчиной, и не только сегодня.

Накрывает знакомым чувством и по коже бегут мурашки, когда Шахов проводит носом по моему подбородку, а потом поворачивает меня к себе и целует. Под кожей разливается жар, концентрируясь в животе. Как же хорошо рядом с Григорием, особенно в такой непринужденной и комфортной обстановке.

– Губы у тебя сладкие. Оторваться невозможно. Пошли домой, иначе буду трахать тебя прямо на песке, – шепчет он мне в рот.

Ну вот как сила и мощь уживаются в Шахове со всеми его грязными словечками и порочными желаниями, которые дико заводят? Даже ловлю себя на мысли, что хотела бы попробовать с Гришей анал. Но только в перспективе, не сегодня.

В Москву мы возвращаемся следующим утром. На душе грусть и тоска. Я долго смотрю в окно, прислушиваясь к бесконечным переговорам Шахова и думая о том, что хорошего понемногу. Из плюсов – сейчас увижу бабушку и расскажу ей, как здорово провела время за городом. Затем приму душ и весь день проваляюсь в постели.

– Охранник приедет через час. Вечером я буду занят, а завтра встретимся, – говорит Шахов, когда подвозит меня прямо к дому.

Заметив на лавочке одну из бабушкиных подруг, закатываю глаза. Не то чтобы тревожили слухи, которые пойдут обо мне после сегодняшнего дня, но приятного, безусловно, мало. Людям необходимо без конца кого-то обсуждать, порадоваться за других могут лишь единицы. Тетя Надя вот ничему не умеет радоваться, только всех ругать.

– Можно немного дальше проехать? – прошу я.

Шахов отрывает глаза от телефона. Смотрит на меня, выглядывает в окно.

– Зачем?

– Так надо, – отвечаю, не желая признаваться, что из-за соседки.

– Иди, Агния. Я подожду, пока зайдешь в подъезд. И без охранника сегодня не выходи из дома. – Григорий трогает мою щеку свободной рукой, отчего я млею.

Вроде простой жест, но сколько в нем нежности.

– Почему нельзя выходить из дома без охранника? – цепляюсь за слова.

– Людей Монастырского видели вчера возле твоего офиса. Просто меры предосторожности.

Час от часу не легче. Ну ладно. Если на какую-то ситуацию не получается повлиять, остается с ней смириться.

Выхожу из машины, слегка растрепанная и уставшая после двух дней «отдыха». Здороваюсь с соседкой и иду к подъезду, уверенная, что меня провожают сейчас две пары глаз.

У двери оборачиваюсь. Шахов, как и обещал, ждет, пока я не скроюсь в подъезде, соседка поедает осуждающим взглядом.

Тянусь к сумке за ключом, когда меня окликают. Одновременно с этим на телефон приходит сообщение. Последующие события происходят так быстро, что ничего не успеваю.

Человек в черной маске замахивается, словно собираясь нанести удар. Я закрываюсь от него ладонями, а через мгновение чувствую нестерпимую боль в кистях. Такой силы, что не могу сдержать громкий стон.

Мысли взрывает паника. Кожу жжет, словно ее чем-то разъедает. Падаю на корточки и плачу.

– Асенька… Ася… – причитает подбежавшая соседка. – Господи… Кто-нибудь! Помогите!..

Звуки сливаются. Все, что я испытываю в это мгновение, – боль.

– Отойдите, – доносится знакомый голос.

Не сразу осознаю, что это Шахов. Картинка перед глазами расплывается. В меня чем-то плеснули, какой-то жидкостью, возможно даже кислотой. Это единственное объяснение, почему сейчас так больно.

– Черт! – раздается рык Григория.

Из последних сил пытаюсь не отключиться. По ощущениям, на руках нет живого места.

Ненадолго повисает молчание. После чего я слышу, как Шахов просит кого-то экстренно прислать бригаду врачей.

– Потерпи, маленькая. – Он поднимает меня на руки и куда-то несет. – Потерпи, моя девочка. Сейчас станет полегче. Обещаю.

Но легче не становится. Только хуже.

Глава 22

– Нашли эту мразь? – доносится будто издалека голос Григория. – Через час подъеду, отвези пока ублюдка на базу к Ольховскому. И Армана с собой возьми.

Ничего не соображаю, голова плывет. Тела не чувствую. На лице как будто что-то есть, и это причиняет дискомфорт. Хочется снять, но не могу пошевелиться.

Воспоминания пробираются в сознание какими-то клочками. Вот я выхожу из машины Шахова, переживаю, что соседка начнет распускать обо мне нелестные слухи и те дойдут до бабушки, затем кто-то окликает и становится очень больно. Никогда не испытывала такой невыносимой боли, как в те мгновения. Я словно была в агонии. Удивительно, что умом не тронулась. Сейчас той боли больше нет, но внутри поселилось непонимание. Кто это со мной сделал и зачем? Ведь я никого не обижала…

Пытаюсь пошевелить пальцами – приборы пищат.

Григорий поворачивается и смотрит на меня. Приближается к кровати, не спуская глаз. Садится на стул.

– Ты как?

В его голосе столько участия и мягкости, что становится еще тяжелее. А мне и без того трудно сделать вдох.

– Терпимо, – отзываюсь хрипло. Это скорее похоже на стон.

Пытаюсь поднять руки. Получается только с одной, на которой нет проводов. Она по локоть в бинтах. На лице, похоже, тоже они. Какой кошмар.

– Это была кислота, да? – спрашиваю я, запрещая себе думать о том, что теперь навсегда уродина.

Григорий молчит, но я вижу ответ в его глазах.

– Кто это сделал? – продолжаю выяснять. –