Ирина Волчок - В Калифорнии морозов не бывает Страница 24

— Да это не моё, это чужое… — Александра представила, как она будет доставлять всю эту гору от машины до палаты, где лежит Людмила, и вздохнула. — То есть не чужое, а Людкино… То есть — для неё… для Людмилы, я же говорила, она в больнице, а с собой — ничего. В больницах сейчас — сами знаете, какое положение.

— Откуда мне знать? — удивился тип. — Я не знаю. Я не болею.

— Это вам повезло, — сказала Александра и суеверно поплевала через левое плечо. — Хорошо, что не болеете, тьфу-тьфу-тьфу, и не болейте, сейчас это очень трудно — болеть… и дорого страшно. В больницах — вообще ничего, шаром покати, даже постельного белья нет, вот, я уже рассказывала нашему водителю… Да это общеизвестный факт, это и в газетах без конца пишут, и по телевидению говорят. А толку — никакого. А Людмиле еще не известно, сколько лежать. И кормёжка там — сами знаете… А, да, вы не знаете. В общем, только чтобы с голоду не умереть. А больному человеку требуется усиленное питание. Вот и приходится всё из дому брать, что ж теперь поделаешь…

— Что, и продукты из дому? — удивился тип и потрогал бок одного из пакетов. — Вы что, и еду ей везёте? Мешок картошки, что ли? Оригинально. Может, удобней всё-таки там, прямо на месте, заказать всё, что нужно? Заплатить санитарке — и всё, никаких проблем. Доставит в лучшем виде — хоть из магазина, хоть из ресторана, хоть из собственной кухни.

Водитель неопределённо хмыкнул и качнул головой. Александра отвернулась от типа, некоторое время смотрела сквозь лобовое стекло, пытаясь подавить внезапный приступ злости, потом подумала, что этот тип, может быть, вовсе не виноват в том, что деньги ей на дорогу собирали всей улицей и всем трудовым коллективом, а собрали столько, что даже на такси не хватает… Не оборачиваясь, сдержанно сказала:

— Да, я знаю: деньги — величайшее изобретение человечества. Эквивалент труда. Общий знаменатель материальных ценностей. Конечно, конечно… Извините за любопытство: вам зарплату вовремя выдают?

— Мне зарплату вообще не выдают, — самодовольно сказал тип. — У меня никакой зарплаты нет. У меня свой бизнес. Я сам себе выдаю, сколько потребуется.

— А, ну тогда, конечно, вы сможете заказать всё, что нужно, там, на месте… Я имею в виду — в больнице. Если вдруг туда попадёте… — Александра помолчала и опять поплевала через левое плечо. — Но всё равно не дай бог. Потому что если вы будете болеть, то кто же вашим бизнесом будет заниматься? Так и разориться можно…

И опять поплевала через левое плечо.

Тип за её спиной неожиданно засмеялся. Совсем неожиданно, она-то думала, что он должен рассердиться. Ведь можно считать, что она ему нагрубила, правда? Александра обернулась и присмотрелась к типу повнимательнее. Нет, правда не сердится, и смеётся так… так хорошо, и смотрит открыто, и глаза у него весёлые, серые, но какие-то яркие. Да и весь он яркий, несмотря на чёрную одежду, довольно смуглый цвет лица и тёмные волосы.

— Что? — заговорщическим тоном спросил тип, как следует нахохотавшись. И даже вперёд наклонился, как будто готовился услышать по секрету страшную тайну. — Что, не нравлюсь я вам? Классовая ненависть спать мешает? Признайтесь честно, чего там…

— Нет, вы мне как раз нравитесь, — честно призналась Александра. — И классовая ненависть мне спать не мешает… А из какого вы класса, если не секрет?

Тип опять радостно захохотал, а Александра опять с удовольствием слушала его смех и рассматривала его смуглое лицо и яркие серые глаза. На его ярких серых глазах от смеха даже слёзы, кажется, выступили. Тип перестал смеяться, отёр глаза ладонями и гордо заявил:

— А я из того класса, которого у нас пока нет. Можно сказать, я деклассированный элемент. А вы из какого класса?

— Из параллельного, — сказала Александра. — Я всю жизнь почему-то из параллельного класса… Вы почему без шапки ходите? По такому морозу!

— Так я разве хожу? — удивился тип и зачем-то поерошил ладонью свои короткие волосы. — Я по морозу не хожу, я по морозу в машине езжу. И по жаре тоже. И по любой погоде. А в машине у меня климат-контроль.

Он хвастался так радостно и откровенно, что это даже не вызывало раздражения. Во всяком случае — у Александры. А водитель всё-таки проворчал:

— Ага, климат-контроль… Видать, крутая тачка-то? Ну-ну. А как ехать куда срочно — так левака ловить?

— Это со мной впервые, — скорбно сказал тип и тяжело вздохнул. — В своё оправдание могу сказать одно: сломалась не моя тачка, а Митькина… Ну, это юрист мой, мы с ним вместе на встречу должны были, а он вон чего! Не мог нормальную машину купить, жлоб. Теперь опоздаем оба. Накрылась сделка, к бабке не ходи.

— Так и ехали бы вместе на твоей, раз уж она такая нормальная, — без всякого сочувствия сказал водитель. — Или ты свою экономишь?

Александра опять подумала, что тип должен бы рассердиться. Но он опять не рассердился. Даже стал оправдываться:

— На моей дядя Петя уехал. Это мой водитель. Ему срочно надо было, у него проблемы дома… в общем, у него серьезные проблемы. Он отпросился, а тут как раз позвонили, что ждут, вот мы на Митькиной и… застряли.

— А, тогда ладно, — сказал водитель. — Тогда мне с тобой всё ясно, бизнесмен деклассированный… Девочка, вот она, больница твоя. Теперь куда, в ворота въезжать, что ли?

— Не знаю, — растерялась Александра, увидев за кирпичной оградой не одно здание, а чуть ли не целый квартал. — Надо бы спросить кого-нибудь, где приёмный покой. В приёмном покое всегда знают, где кто лежит. И вещи я там могла бы пока оставить.

— Беру командование на себя, — неожиданно сказал тип. — Батя, ты мой водитель, девушка, вы моя жена. Меня зовут Максим. Вас-то как зовут?

— Борис Николаевич, — ответил водитель. — А что?

— Круто, — одобрил тип по имени Максим. — Жена, ау, тебя-то как называть?

— Александра, — ответила Александра. — А зачем это…

— Так надо, — строго перебил её Максим. — Всё для пользы дела, сейчас сама увидишь. Но Александра — это как-то официально. Будешь Шурочкой. Батя, стой, вон кто-то весь в белом, наверное, абориген. Сейчас он нам всё и расскажет, и покажет, и поможет, и спасибо скажет… Главное, вы оба мне не мешайте, и всё сложится самым восхитительным образом.

И ведь правда — всё сложилось самым что ни на есть восхитительным образом! На больничной территории посторонним машинам находиться не полагалось — а они подъехали к самому отделению! Время для посещений должно было начаться только через пять часов — но об этом никто из медперсонала не вспомнил! В палату к послеоперационным никого не пускали — а Максиму выдали два белых халата, две марлевые маски и две пары бахил, и они спокойно вошли к Людке, таща во всех руках сумки и пакеты, а те, на которые у них самих рук не хватило, за ними тащили две девочки, тоже в белых халатах, наверное, медсёстры. Александра так и не поняла, как тогда у Максима это получилось: ведь и вправду им и рассказывали, и показывали, и помогали, да еще и спасибо говорили! Особенно её потрясла сестра-хозяйка, которая через каждые пять минут подбегала к Максиму и докладывала, куда чего из принесённых вещей она положила, кто за них отвечает, в каком холодильнике будут храниться продукты, а потом вообще принесла в палату свежезаваренный чай — Людке, Александре и Максиму. В палате с Людкой лежали еще две женщины, одна из них всё время стонала — сильно поломанная, в аварию на дороге попала. Максим о чём-то пошептался с сестрой-хозяйкой, ушёл, вернулся с пожилым врачом, пошептался и с ним тоже, оба ушли, Максим вернулся с медсестрой, которая тут же сделала сильно поломанной женщине укол. Женщина перестала стонать и почти сразу уснула. Максим опять стал шептаться с медсестрой, кажется, задавал вопросы, она с готовностью и с некоторым опасением о чём-то ему рапортовала. Максим внимательно выслушал рапорт, покивал головой и опять куда-то ушёл. Медсестра задержалась в палате, якобы для того, чтобы поправить одеяла на больных, проверить, закрыта ли форточка, заглянуть в температурные листы, то, сё… А сама всё косилась на Людку и Александру, и было совершенно ясно, что девчонка едва сдерживает жгучее любопытство. Наконец не сдержала: