Даниэла Стил - Обещание страсти Страница 24

— Да, пожалуй. По крайней мере иногда. А вам самой писательство кажется заманчивым?

— Да. Я люблю писать. Но «заманчиво» звучит как-то неубедительно. Это совсем не хобби. Во всяком случае, для меня. Для меня это важно. Очень. Настоящее что-то, в отличие от всего остального.

Она почувствовала себя совершенно беззащитной под его неподвижным взглядом, как будто он незаметно подвинул к ней свой стол, и не она, а он берет у нее интервью.

— То, что я делаю, и для меня важно. И реально.

— Это видно по книге.

— Вы читали? — Он, казалось, удивился. Она кивнула.

— Мне понравилось. — А он забавный…

— В последней меньше эмоций и больше профессионализма. Я, кажется, понял, как нужно писать.

— Первые книги всегда чересчур эмоциональны.

— У вас есть книги? — Опять они поменялись ролями.

— Нет — пока. Скоро будут, надеюсь. — Вдруг ей стало тоскливо. Она занималась литературной работой, трудилась в поте лица семь лет, а он играючи написал, да не одну, а целых две книги. Кизия завидовала. Этому и еще многому другому. Его стилю, смелости, умению стоять на своем и с головой уйти во что верит… но ведь ему нечего терять… Она вспомнила о покойной его жене, о ребенке и вся задрожала от сознания того, что где-то внутри него спрятана нежность, очень глубоко спрятана.

— Еще один вопрос, и перейдем к вашему интервью. Что означает "К"? Так или иначе, К.-С. Миллер — не похоже на имя.

Она рассмеялась и чуть было не решилась выложить ему всю правду: я Кизия, Кизия Сен-Мартин. «К.-С. Миллер» — псевдоним. Он был из тех, кому говорят только правду. Иначе не получается, да и не хочется лгать. Но нельзя терять голову. Глупо все испортить ради одного мгновения искренности. Не совсем обычное имя, это правда… но ведь он мог видеть ее фото где угодно, когда угодно, и в следующее мгновение он бы…

— "К" — значит Кейт, любимое имя тетки.

— Кейт. Чувственное имя. Кейт Миллер. Чувственная Кейт Миллер.

Он засмеялся, прикурил сигарету, а она поняла, что он смеется над ней, но по-доброму. Взгляд его опять напомнил ей отца. Невероятно, но они были похожи… может, смеялись одинаково… Или одинаково бескомпромиссно смотрели на Кизию, будто зная все ее секреты, ожидая, что она сама раскроется и все выложит. Но что он мог знать? Да ничего. Она прилетела взять интервью, и зовут ее Кейт.

— О'кей, мисс, закажем завтрак и займемся делом.

Забавы и игры кончились.

— Прекрасно, мистер Джонс, я готова. — Она достала блокнот с записями, сделанными прошлым вечером, ручку и облокотилась на спинку стула.

Два часа пылко, но путанно рассказывал он о шести годах, проведенных в тюрьме. О том, каково жить, будучи осужденным на неопределенный срок: как он объяснил, калифорнийский феномен состоял в том, что человека осуждали по статье на срок «от пяти — пожизненно» или «от трех — пожизненно» и точный срок предоставляли определять специальному совету или тюремным властям. Даже судья, выносящий обвинительный приговор, не вправе определять срок, который человек проведет в тюрьме. Осужденный на неопределенный срок мог состариться в тюрьме — многие так и жили, забытые, потерянные, не надеясь уже на реабилитацию и свободу, вообще ни на что не надеясь. В конце концов наступает момент, когда и это не имеет никакого значения.

— Но меня не забудешь. — Ухмылка искривила его лицо. — Они не чаяли от меня избавиться. Я был как соринка в глазу. Кому нужен заводила?

Лукас подбил заключенных требовать лучших условий труда, справедливого разбора дел, нормальных условий для встреч с женами, возможностей для учебы. Они выдвинули его своим делегатом.

Рассказал о том, за что сидел, — на редкость бесстрастно:

— Двадцати восьми лет от роду я был все еще дурак дураком. Жизнь, казалось, надоела, все равно хорошо я бы не кончил. Мертвецки пьяный, накануне Нового года, ну и… дальше вы знаете. Вооруженный грабеж, если не сказать больше. С незаряженным пистолетом залезли в винный магазин, взяли два ящика виски, ящик шампанского и сотню долларов. Деньги я брать не хотел, но мне всучили. Я только хотел достать выпивку, чтобы хорошенько отпраздновать с приятелями Новый год. Потом пошел домой и расслабился. А после полуночи меня взяли… Счастливый Новый год вышел. — Он сконфуженно улыбнулся, а потом опять лицо стало серьезным. — Сейчас смешно, а тогда было не до смеха. Представляете, сколько сердец разбивается, когда близкий человек ведет себя подобным образом…

Во все это трудно было поверить. Конечно, он поступил тогда безобразно. Но шесть лет за решеткой и смерть жены из-за каких-то трех ящиков спиртного? Внутри у нее все медленно перевернулось, а в сознании всплыли сцены обедов в «Ля Гренвиль», «У Максима», приемы, коктейли… Завтраки, обходившиеся в сотню долларов, реки вина и шампанского, которое потом никто и под дулом пистолета пить уже не мог…

Лукас естественно перешел к воспоминаниям юности, проведенной в Канзасе. Ничем не примечательный период, самыми большими проблемами были рост и любознательность — и то и другое не соответствовало его «возрастной группе». Вопреки опасениям Симпсона, что Джонс окажется воином-одиночкой, Кизия нашла в нем искреннего и простого собеседника. Через некоторое время она почувствовала, что знает о нем буквально все, и бросила вести записи. Гораздо легче разглядеть душу человека, когда сидишь и просто слушаешь: политические взгляды, интересы, мотивы, случаи из жизни, люди, которых он любит, и те, кого ненавидит. Потом она вспомнит все до мельчайших подробностей.

Больше всего поразило Кизию то, что он ни о чем не жалел. Решительный, гневный, заводной, заносчивый, жесткий. Но одновременно верный своим убеждениям и ласковый с людьми близкими. А еще он любил посмеяться. Баритональный смех его часто звучал в гостиной; Кизия расспрашивала, а он развлекал ее воспоминаниями из далекого прошлого. Только в начале двенадцатого он потянулся и встал.

— Как ни жаль, Кейт, но пора закругляться. В полдень у меня встреча с новой группой, нужно еще кое-что подготовить. Может, вам интересно еще послушать? Вы редкий слушатель. Или пора в Нью-Йорк? — Он кружил по комнате, рассовывая по карманам листы и ручки, через плечо бросая на Кизию взгляды, которые обращают только к другу.

— Хотелось бы успеть и то и другое. Мне надо возвращаться, но очень хочется послушать. Какая группа?

— Психиатры. Сообщение из первых рук о психологических последствиях заключения. Им всегда хочется знать, насколько реальна угроза хирургического вмешательства при душевных заболеваниях в тюрьмах. Они обязательно об этом спросят.

— Вы имеете в виду фронтальную лоботомию?