Valery Angulys - Последний дубль Страница 25

— Давай сразу договоримся, спрашиваю здесь только я.

Не решаюсь протестовать.

Все, на что способна, — судорожный вдох и сдавленный выдох. Пистолет припечатан к моему горлу. И это значительно осложняет дыхательный процесс.

— Мама не говорила, что в холодную погоду стоит надевать шарф?

Сглатываю ужас, стараюсь не выдать страх.

— Я не люблю шарфы, — отвечаю максимально ровно.

— Почему?

Он неспешно расстегивает мой плащ, внимательно изучает скромную белую кофту и, судя по всему, ждет подробного пояснения.

— Слишком сильно сдавливают, — запинаюсь. — Душат.

Незнакомец смотрит мне в глаза с явной заинтересованностью.

— И тебе это не нравится?

— Не особо.

Понимаю, тема удушья — не самая лучшая идея, но у нас по крайней мере устанавливается определенный контакт.

— Как насчет свитеров с высоким воротом?

Взгляд у него совершенно безумный.

— Нет, они тоже вызывают дискомфорт.

Мое сердце бьется в районе гортани. Кажется, еще секунда, и меня попросту вывернет наизнанку.

— У тебя чувствительная шея?

— Наверное.

Ощущение, будто ступаю прямо по льду, тонкая корка вот-вот треснет и увлечет нерасторопную идиотку на дно.

Срочно придумай что-нибудь. Не важно что. Хоть что-то.

Не тормози, не зависай. Действуй. Генерируй план. Чем дольше находишься в плену, тем труднее выбраться на волю. Каждое мгновение на вес золота.

— Тогда постараюсь нежнее с тобой обходиться, — незнакомец убирает пистолет. — А может, тебе даже понравится моя идея?

Вряд ли.

Очень сильно сомневаюсь.

— Умница, — хвалит с довольной усмешкой. — Ты меня радуешь.

Он захлопывает дверцу, обходит автомобиль и усаживается за руль.

На этом месте герои обычно пытаются сбежать. В кино. Да и в сериалах. В книгах также используется похожая тактика. Однако меня словно парализует изнутри. Попеременно молюсь и матерюсь, что не слишком логично и явно греховно.

Время не остановить, отмотать не выйдет. Я целиком и полностью увязла в жутком моменте.

— Куда хочешь поехать? — спрашивает незнакомец и заводит двигатель.

— В кино, — бросаю на автомате, впиваюсь взором в обтянутые кожаными перчатками руки, продолжаю: — Или в другое место. Вообще, существует много вариантов.

Так.

Его руки на руле. Хорошая возможность. Верно?

Дождаться, пока мы поедем. Тогда у гада не будет шанса выхватить пистолет и…

— Даже не думай, — он опять улыбается, но в этой улыбке нет ничего позитивного. — Не советую чудить.

— Я совсем не...

— Я знаю одно уютное место, где нам никто не помешает.

Вся надежда на Градского.

И на GPS. Преступник не догадался изъять мой второй мобильный телефон. Он о нем элементарно не подозревал, пропустил передний карман на джинсах, когда проводил обыск.

Успокойся, выдохни.

Босс заметит кучу пропущенных, заподозрит неладное, перезвонит и забеспокоится, поднимет всех на уши, начнет искать меня с помощью новейших технологий.

Черт, я обречена.

Вдруг начальник погружен в работу? Заметит звонки только завтра?

Возможно, я уже буду лежать в сырой земле. С широкой улыбкой. От уха до уха. На горле.

Кому известно, что какой-то дебил с пистолетом надел на меня наручники и затолкал в свою машину? Впрочем, он не дебил. К сожалению. Производит впечатление вполне разумного психопата.

Не знаю, как бы его классифицировали специалисты.

— Тебе нравятся ножи? — интересуется мой новый знакомый, когда авто тормозит на светофоре.

Обалдеть.

Я не думала о ножах и не рассматривала их с точки зрения…

Да ни с какой точки зрения я их не рассматривала.

— Они очень благородные.

Соглашусь, звучит странновато.

Но я близка к обмороку, а разговор лучше поддержать. Во всех фильмах про чокнутых убийц выживают те, кто способен задушевно болтать. Сперва маньяки гасят всех, кроме главного героя, а потом на помощь подтягивается бравая полиция.

Стоп.

Маньяки.

Жесть, я же не в гребаном фильме. Но не бывает таких совпадений. Или бывают?

— Ты правда так думаешь? — спрашивает он, точно проникает внутрь надвигающейся на меня панической атаки.

— Да, — отвечаю глухо. — Стальная поверхность выглядит завораживающе. У моего отца есть целая коллекция ножей. Он привозит что-нибудь новое из каждого рейса. Вроде сувенира.

— Опиши в деталях.

Ночь. Город, припорошенный снегом. Пестрая лента огненных вывесок. Мы несемся навстречу неизвестности, обсуждая холодное оружие. Прямо романтическое свидание.

Напрасно стараюсь перевести дыхание. Пульс давно и безнадежно сходит с ума.

Я максимально подробно описываю воображаемые ножи, которые отец никогда не привозил из рейсов. Подключаю фантазию, пытаюсь вспомнить все полезное, что встречала прежде.

Однако поток красноречия закономерно иссякает.

— Знаешь, это чувство нельзя ни с чем сравнить, — невозмутимо произносит мой собеседник.

Возникает неловкая пауза.

Не отваживаюсь уточнить, не смею нарушить тишину.

Но он сам разрывает молчание на части.

— Я имею в виду то чувство, когда остро заточенное лезвие мягко входит в податливую плоть, — смакует каждое слово. — И ты нарезаешь ее, будто подтаявшее сливочное масло. Кровь согревает руки, а утробные стоны ласкают слух.

Супер.

Просто замечательно.

В лотерею мне никогда не везло, но чтобы настолько облажаться, необходим особенный талант.

— Ты ощущаешь их боль. Ты пьешь их страх. Ты купаешься в их отчаянье. Настоящая эйфория. Экстаз. А самое забавное — они верят. До самого последнего вздоха. Надежда тлеет даже в остекленевших глазах. Поразительно, не правда ли? Их жизнь струится прямо по твоим пальцам. Представь, как это прекрасно. Я возвышаю самых заурядных людей, приобщаю к Богу.

Остается только кивнуть. У кого пистолет, тот и прав.

— Хм, — откашливаюсь. — Один мой знакомый любил рисовать крест. Кровавый крест. На лбу своих женщин.

— Неужели?

— О нем недавно сообщали в местной газете.

— Эти журналисты ничего не соображают, — посмеивается. — Все в кучу. Скажи, зачем рисовать крест на кресте? Глупость и бесполезная трата времени.

— Смысла действительно нет, — заключаю медленно. — Если жертва уже олицетворяет распятие.

— Жертва, — смотрит на меня, скривившись. — Дурацкое определение.

— А как тогда? Кто они для тебя?

— Девяносто шестая, сто девятнадцатая. Я даю им номера.

— И какой по счету была последняя? — спрашиваю с вызовом, ярость враз ослепляет, нивелирует страх.