Вера Копейко - Аромат обмана Страница 25

Лилька подняла билет и посмотрела на свет. Пробитые дырочки, как на пергаментной упаковке на пачке творога, означают число, месяц и год. 03.02.81. Мать хранила его столько лет? Почему?

Она разворачивала другие бумажки, ей казалось, пыль осыпается с пальцев, так сильно они дрожали.

Квитанция за гостиницу, автобусные билеты. Она посмотрела на цену. Ого, в тех деньгах — прилично. Значит, мать ездила за город. Лилька помнит, что мать вместе с Ириной Андреевной много раз ездила в командировки. В Новосибирске у них никаких родственников не было и нет, значит, поездка деловая. Тогда почему все это не сдано в бухгалтерию?

Лилька снова и снова вертела бумажки.

— Ты, матушка, даешь, — пробормотала она, заметив на каждой следы дырокола. Значит, их подшивали. А потом — вынули? Мать отчиталась за командировку, а после — попросила обратно? Зачем ей понадобились такие документы?

Документы? На самом деле… это же документы? Которым двадцать четыре года и пять месяцев.

Лилька вскочила и побежала на кухню. Она налила воды из пластиковой бутылки, выпила залпом.

Так. Этим документам на девять месяцев больше, чем ей. Она покрутила головой, налила еще воды, со стаканом в руке вернулась к столу с бумажками. Нет, с документами, поправила она себя.

Лилька уставилась на них, замерла и не дышала. И вдруг вспомнился момент, когда гость Карцевых спросил у Ирины Андреевны, не освоила ли она приманку для людей.

Черт побери, она плохо помнит, что ответила Карцева. То белое вино оказалось слишком хорошим, но очень коварным.

Ее мать работала у Карцевой давно, а если она освоила такую приманку, то…

Лилька снова вскочила и побежала на кухню. Она заливала жажду другого свойства, которую не знала, как утолить. Жажду узнать, что произошло в том феврале, в том сибирском городе.

Она пила и пила воду, казалось, жидкость заполнила ее по самое горло. Она вот-вот утонет в ней. Мысли барахтались, но выныривали. Обрывки фраз, всегдашнее внимание Карцевой, пристальный взгляд, сопровождавший ее всю жизнь. Ко всему этому прибавились знания — она хорошо училась на биофаке. А также опыт — бега и… Костя.

Лилькина рука дернулась, чтобы убрать волосы с лица. Задела пустую бутылку, она свалилась со стола, покатилась. Лилькина нога в красных домашних сабо настигла ее и раздавила. Она посмотрела на плоскую, безвоздушную посудину и уже спокойно пошла в комнату.

Лилька не села за стол. Скрестив руки на груди, она смотрела на разложенные бумажки. Зачем все-таки мать хранила их? Хотела предъявить — кому? Тому красавцу — а это видно по ней, ее дочери, — который повелся на феромоны и одарил мать своим семенем? Лилька нарочито грубо говорила с собой, чтобы неприятными словами принизить то, что произошло.

Конечно, с приманкой Карцевой можно польститься на толстую, некрасивую, если не сказать, уродливую старую тетку. Мать родила ее в сорок три года.

Но как это случилось? Мать украла приманку или сама Карцева дала?

— Дура! Вместо мозгов — мочало в голове! — выругала она себя по-деревенски. Так ругала бабушка свою дочь, ее мать. Лильке было три года, но она помнит.

Да, ее бабушка не такая, как у подруги. Евгения Тимофеевна была профессором. Ага, а ведь она тоже следила за Лилькой и за ее матерью. Так может, они все вместе…

Лильке давно казалось: да все время, сколько она себя помнит, что Ирина Андреевна наблюдает за ней, но теперь поняла — неспроста. Прежде это не тревожило, а грело — вот она какая, мать подруги любит ее почти так, как дочь.

Позднее, когда она ловила на себе пристальные взгляды Ирины Андреевны, начинала испытывать тревогу: почему она следит за ней?

Но теперь, когда узнала, какой силой обладает эта женщина, насторожилась. А нет ли особенной причины в постоянном интересе к ней Карцевой? Лилька, как зверек, подсознательно чувствовала что-то…

Какую-то тайну или… вину? С годами Лилька заметила интересную особенность — чувство вины делает любовь более сильной. Оно подогревает ее.

Одна за другой перед глазами возникали сценки из прошлого, обыденные на первый взгляд. И невзначай сказанные слова.

Она снова увидела Евгению Тимофеевну, бабушку подруги, которая говорила Лилькиной матери, собравшейся в санаторий:

— Марина, есть правила, которые стоит запомнить, — хрипела профессор Березина. Она курила, причем папиросы «Беломор». — Чтобы быть элегантной, а значит, соблазнительной женщиной, причем не для абы кого, а для настоящих мужчин, надо знать кое-что вечное.

— Что, Евгения Тимофеевна? — почтительно спрашивала Марина. Лилька помнит тогдашнее ситцевое платье матери в цветочек. Розоватый фон — из головок клевера. Местами они выцвели, но мать не выбрасывала его на тряпки — дырок-то нет!

— Ты берешь с собой брюки? — интересовалась Евгения Тимофеевна.

— Беру. В Крыму собираюсь погулять, может, вес сброшу, — говорила Марина.

— К брюкам у тебя есть туфли на плоской подошве?

— Есть, но я хотела взять на каблуках. На них повыше буду…

— Слушай, что я тебе говорю. Чем уже брюки, тем ровнее подошва.

— Поняла, — кивала Лилькина мать.

— Отлично. Ты берешь каблуки, это твое право. Но запомни, чем короче юбка, тем ниже каблук. — Евгения Тимофеевна окинула взглядом ее платье. — Оно короткое для таких босоножек.

— Снова поняла, — быстро согласилась Марина.

— Туфли и колготки должны быть одного тона. А сами туфли — темнее платья, не светлее. — Марина кивала. — И последнее, — Евгения Тимофеевна затянулась папиросой. — Лучше купить одну пару хороших туфель, чем три пары плохих.

В этом месте, вспомнилось Лильке, мать засмеялась.

— Евгения Тимофеевна, а если тебе надо и в дождь, и в пыль, и в пир, и в мир?

— Заработай, душа моя. Приди и скажи: Евгения Тимофеевна, не почистить ли клетки?

Марина продолжала смеяться:

— Скажете тоже!

— А ты нос не вороти. Если не можешь заработать другим местом, работай руками.

Они смеялись обе.

— Я имею в виду — головой, душа моя. Никаких гнусных намеков я себе не позволяю…

Оказывается, Лилька запомнила все — смех матери, голос бабушки Евгении, слова. На самом деле, убедилась она, массивные туфли делают ноги полнее и зрительно укорачивают тело. Она научилась выбирать самую лучшую обувь. Все остальные заповеди для настоящих женщин держала в голове и обещала себе выполнять постепенно. Но Лилька усвоила главную заповедь Евгении Тимофеевны: если нужны деньги — заработай тем, чем можешь.

Интересно, матери заплатили за то, что она проверила на себе приманку? Или она, Лилька, считается главной наградой?