Ариадна Борисова - Когда вырастают дети Страница 25

– Какая низкая, подлая ложь! Не верь, Аня! Это Карпов… Михайлов… Они из зависти распускают обо мне гнусные сплетни!

– Брось, Женя, – сказала мама тихо. – Мне все известно.

– Может, чайку? – в смятении влезла Женя (дочь).

Гость не отказался. Мама попросила принести для роз новую вазу с водой.

Багира, свернувшись лоснящимся черным калачом, безмятежно спала в кухонном кресле. Ей, возможно, было не привыкать к скандалам и воплям. Судьбы бродячих кошек хранят в себе, кроме опасных охотничьих приключений, множество эпизодов тривиального человечьего быта.

Пока Женя разливала чай, насыпа́ла в вазочку печенье курабье и резала лимон, в гостиной что-то случилось. Оказалось, папа запустил розовый букет в лицо сопернику.

– Вы решили закидать меня цветами? – оживился гость. – Оригинально, но постойте, у меня все готово! Будем считать букет перчаткой, я намерен отстаивать справедливость до конца! – С этими словами он открыл скрипичный футляр и торжественно провозгласил: – Я вызываю вас на дуэль!

В синих нейлоновых недрах футляра вместо скрипки лежали два пистолета. Женя знала, что они игрушечные, просто очень похожи на настоящие, но вдруг засомневалась. Представила, как папа с противником отмерят от незримого барьера равное количество шагов, как разойдутся по углам, прицелятся, и по команде «пли»…

– Хватит, – взмолилась она. – Сань… сеньор Даргомыжский, вы совсем обнаглели! Это же взрослый человек, и он мой папа!

– Тореадор, – внезапно запел папа прекрасным баритоном, – ля-ля-ля-ля-ля-ля, тореадор, тореадор! Знай, что испанок жгучие глаза…

– Вот чай, – выдохнула Женя в ужасе. – Печенье, конфеты…

Рассеянно подобрав с подноса недорезанную половину лимона, папа засунул ее себе в рот целиком! У Жени челюсти свело, а он даже не поморщился. Выплюнул на поднос остатки изжеванной кожуры и допел куплет:

– И ждет тебя любовь, тореадор! Да, ждет тебя любовь!!!

Мама невозмутимо воткнула розы в вазу с пионами:

– Александр Леонидович, вы благородный и смелый человек, и, может быть, законы испанского королевства позволяют дуэли, но у нас в России они по-прежнему запрещены. Если кто-то из вас пострадает, оставшегося в живых посадят в тюрьму. К тому же ни у вас, ни у моего мужа нет секундантов, причем он вряд ли умеет стрелять… И не здесь же, надеюсь, вы собираетесь убивать друг друга? Для этой цели лучше выбрать место где-нибудь за городом.

Папа зажмурился и крепко потер виски пальцами.

– Я спокоен. Я спокоен, беззаботен и свеж… Я невыносимо спокоен и сейчас позвоню участковому! Посмотри на его усы, Аня. Они же приклеенные, и борода тоже фальшивая. Уголовный Дед Мороз! Пусть милиция заберет этого маньяка с пистолетами!

Женя пригляделась к гостю. Его усы и борода были безупречны. Неужели папа струсил?..

Он решительно направился к телефону, но мама положила на трубку руку.

– Аня! – попятился папа, не веря глазам. – Ты защищаешь убийцу?!

– Сеньор Даргомыжский не убийца, – одернула Женя, обидевшись за Александра Леонидовича. – Он такой же артист, как и ты…

Обведя гостиную скорбным взглядом, папа крутанулся на месте и вдруг устремился к афишам, которыми всегда так дорожил. Размахивая оттиском собственной глянцевой улыбки, точно флагом, он с поистине мефистофельским хохотом начал исполнять куплет, неизвестный авторам оперного «Фауста»:

– Такой же артист? Такой же?! Ха-ха-ха-ха! Кто этот щенок Дурнокражский против меня, ха-ха?! Аня, Женечка, вы действительно всерьез воспринимаете этого сопляка? А-ха-ха-ха-ха! Аня, опомнись! Тебе не семнадцать лет! Твоей дочери скоро семнадцать!

– Женя, перестань…

Хлопнув себя по лбу, папа отбросил афиши под стол и снова опустился на диван.

– А, забыл! Вы с ним любовники и давно уже встречаетесь!

– Мы не любовники, – запротестовал Александр Леонидович.

– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – упивался папа новой ролью, сверкая очами и ощупывая косматый затылок в поисках рогов.

– Но я приехал из Лас-Пальмаса только вчера!

– Папа, ты что, взбесился?

Он, вероятно, в самом деле взбесился, потому что дико взревел и ринулся на музыканта! Увильнув, тот успел сдернуть с дивана плед. Женя забилась в угол. Она когда-то видела корриду по телевизору, но не думала, что ей предстоит наблюдать это жестокое зрелище воочию. Набычив холку, разъяренный папа с ревом гонялся за гостем по всей арене, то есть гостиной, нападал на ловко подсунутый плед, воевал с ним, как с ветряными мельницами, брал штурмом подставленные стулья и ронял все, что подворачивалось на пути к врагу. Надо признать, подневольный тореро, манипулируя пледом, как плащом, с редким изяществом увертывался от буйного папы. Мало того, скача через препятствия поваленных стульев, умудрялся выкрикивать пушкинские строки, как матадор перед королем по старинному ритуалу корриды:

– Они сошлись! Волна и камень! Стихи и проза! Лед и пламень!

В последней терции боя «бык» закрутился в плед и сверзился на пол. Женя тотчас же освободила поверженную жертву из шерстяных пелен. Держась за сердце, будто получил смертельный удар шпагой, папа простонал:

– Я убит!

– Жаль, – огорчился тореадор. – Мы так весело играли…

Медленно остывая, папа закряхтел и поднялся с полу:

– Голова разболелась.

– Женечка, поищи, пожалуйста, пенталгин в аптечке, – вздохнула мама.

– Не надо, – буркнул папа. – Я сам. Я оставлю вас ненадолго.

Он вышел, и спустя несколько секунд стало слышно, как в унитазе спускается вода. Отдыхающий на диване гость всплеснул руками:

– Евгений Павлович, вы не оттуда воду берете!

Папа, кажется, решил его игнорировать. Перешагнул через длинные музыкантские ноги и с видом блудного сына опустился перед мамой на колени.

– Аня, ты считаешь, что я к тебе плохо отношусь?.. Но я ведь к тебе нормально отношусь! Я тебя до сих пор… люблю… Аня. Не веришь? Не веришь… Разве я не приношу домой цветы? Пусть я не покупаю их за деньги… эти цветы, завоеванные ценой труда и… и таланта, я несу своей супруге. Своей любимой женщине.

– Прекрати пафос, ты давно не видишь во мне женщину, – возразила мама утомленно. – Ты похоронил ее во мне и приносишь цветы как на поминки. Я не женщина, я – кухарка, уборщица, прачка и массовик-затейник твоих праздников. Разве я интересую тебя вне этих стен? А ведь я педагог, Женя. Учитель.

– Ты говоришь какие-то странные вещи, – пробормотал папа, опустив голову. – Я, конечно же, прекрасно помню, что ты – преподаватель английского языка, а никакая не кухарка. Но согласись: я работаю как каторжный. Эти бесконечные концерты, репетиции, премьеры…

– Помнишь, я застукала тебя в кухне с Макаровой? – оживилась вдруг мама. – Декольте у нее было по пояс, и ты не устоял.