Чарльз Вильямс - Девушка с холмов Страница 25

Внезапно она оказалась рядом со мной на кровати, глядя на меня с раскаянием и положив голову на согнутую руку.

– Прости, – проговорила она, – мне очень жалко, Боб. Ты меня простишь?

– Ладно, забудем об этом!

– Нет, я хочу, чтобы ты сказал, что простил меня!

Глаза ее смотрели на меня умоляюще, и волосы ее, рассыпавшиеся по руке, были всего в нескольких дюймах от моего лица. Это были прекрасные волосы, немного темнее золота, и я подумал, что это цвет дикого меда.

– Да пустяки, – отмахнулся я, – я сам виноват.

– Нет, это я виновата. Но ты напугал меня. И меня взбесило, как ты дико вел себя. Ты был так груб!

– Прости.

Она рассматривала меня одно мгновение широко раскрытыми глазами, а потом мягко произнесла:

– Не надо быть таким грубым, ладно?

На этот раз она меня не ударила. Она обхватила мою шею руками и притянула мою голову вниз, словно пловца, который тонет.

Потом мы долго лежали рядом, ничего не говоря и просто испытывая спокойствие под ветерком вентилятора.

Через какое-то время она вздохнула и что-то пробормотала.

– Что ты говоришь? – спросил я.

– Я сказала, что здесь хорошо. Боб. Тебе нравится? – И тут же добавила:

– Ты понял, что я имею в виду? Хорошая у нас комната.

– Зачем ты это сделала? – спросил я. Я начинал думать, что никогда не пойму Анджелину. В ней было слишком много всего, разного.

– Сделала что? – тихо переспросила она.

– Ты что, ничего не сделала?

– Я просто хотела, чтобы ты посмотрел на мои новые вещи, потому что ты был таким милым и купил их мне.

– Да, я знаю, – ответил я. – И затем произошла странная вещь. Похоже, ты за это не в ответе!

Она повернула ко мне лицо и лениво улыбнулась.

– Если тебя действительно интересует беспристрастная критика этих тряпок, то позволь дать тебе один совет. Демонстрируй их не на себе. Когда ты их надеваешь, ты только смущаешь.

– Я не думала, что я тебе нравлюсь. – Она все время возвращалась к одному и тому же.

– Дело не в том, нравишься ты мне или нет. Но это все равно как получить удар кувалдой между глаз. Эффект тот же самый.

– Знаешь что? – Она внезапно поднялась и оперлась локтями о мою грудь. В глазах ее прыгали бесенята. – Когда-нибудь ты сорвешься и все же скажешь мне что-нибудь хорошее!

– Несомненно.

– Мы станем с тобой добрыми друзьями, да?

– Конечно, конечно, – охотно согласился я, – особенно если будем ломать лед вот такими дружескими поступками, как сейчас. Можно мне называть тебя теперь по имени? Раз мы спим с тобой? Мне кажется, мы с тобой уже немного знакомы.

Я готов был треснуть себя за эти слова. Зачем я продолжал задевать ее? Но она не вспыхнула, как я ожидал.

– По-твоему, я очень испорченная, да? Она не сердилась. Напротив, она была тихой, и глаза ее немного погрустнели. Я ненавидел себя, потому что из глаз ее исчезла улыбка.

– Нет. И прошу извинить меня за эту последнюю остроту.

– Ничего. Не стоит притворяться, правда? После долгого молчания я произнес:

– А как ты относишься к замужеству? Ты думала об этом раньше?

– Какая девушка не думает?

– За кого-нибудь определенного?

– Нет, – сказала она задумчиво, – я ведь знаю мало мужчин. Папа никогда не разрешал мне нигде бывать или ходить на свидания. Единственное, как я могла встречаться с мальчиками или даже видеть их, – это выскользнув из дому потихоньку. И ты знаешь, чего они ожидают, если ты делаешь это.

– А что бы он сделал, если бы ты просто сказала, что идешь на танцы или куда-нибудь еще вопреки его приказу?

– Он выпорол бы меня кожаным ремнем.

– Когда ты была маленькой?

– Нет, в последние два месяца. – Она произнесла это спокойно, но с затаенной горечью.

– Он что, не знает, что так нельзя воспитывать девушку? Так нельзя обращаться даже с собакой!

– Я знаю. Он понимает собак. Он говорит, что нельзя ломать характер собаки, если хочешь, чтобы из нее получился хороший охотничий пес.

– По-моему, ему не удалось сломать твой характер.

– Нет. Ему бы это никогда не удалось. Мне кажется, я такая же несгибаемая, как он. Да, я убегала и не стыжусь этого. Я не думаю, что я хорошая, в том смысле, как ты это понимаешь. Но я предпочитаю быть плохой, чем такой, как он хотел. Я туда больше никогда не вернусь.

– А твоя мать? Она ведь никогда так с тобой не обращалась? А ты даже не сказала ей «до свидания», когда мы уезжали.

– Мне ее жаль. У нее нет никаких своих мыслей. И я с ней не простилась только потому, что боялась расплакаться. Я ненавидела тебя и его, и я скорее умерла бы, чем один из вас увидел бы меня плачущей.

– Но ты ведь не ненавидишь меня так теперь?

– Нет, потому что ты был добр ко мне. И потому, что ты купил мне всю эту одежду. Может быть, дело даже не в самой одежде, а в том, что кто-то поступает со мной по-доброму. Ты можешь подумать, что купил меня этими вещами. Наверняка это приходит тебе в голову. И может быть, это в какой-то мере правда.

– Неужели эти тряпки имеют для тебя такое большое значение?

– Да, Боб. Что мне сделать, чтобы ты понял, как много они для меня значат. Чтобы понять это, надо быть женщиной.

– Ты влюблена в Ли?

– Нет.

– Нет? Совсем нет?

– Он мне нравится, и он может быть удивительно ласковым. Но это все.

– По-твоему, он в тебя влюблен?

– Он говорил, что разведется и женится на мне.

– И ты ему поверила? Как же, разведется он!

– Нет, конечно, не поверила.

– Совсем не поверила?

– Ты что думаешь, у меня совсем нет мозгов? Конечно, я ему не поверила. Я знала, чего он добивается. Он хотел только этого.

– Тогда скажи, ради Христа, зачем ты делала это?

Она долго молчала, так что я потерял надежду на ответ. В конце концов, это не мое дело. Но она вдруг спокойно произнесла:

– А разве для этого нужны какие-то причины?

– Но, черт побери, причины есть у всего!

– Может быть, мне просто хотелось, чтобы кто-то сказал, что любит меня. Даже если бы он лгал. Для меня это не имеет значения.

Я лежал и думал, как это может не иметь значения, если тебе восемнадцать лет?

Пока она собиралась, я смешал себе еще один напиток и сел на стул у окна. Выпив, я переоделся в чистую рубашку. Потом привел себя в полный порядок и стал нетерпеливо ходить по комнате, ожидая Анджелину. Жара раздражала, но все же не так, как недавно.

Когда она вошла, я оторопел. Не знаю, было ли дело в ее новой одежде или в новом выражении ее глаз, но Анджелина казалась совсем иной.

Коричневый полотняный костюм ей очень шел. Так же как и тонкая желтая блузка. На ногах ее красовались очень тонкие нейлоновые чулки и белые туфли на шпильках.

Она выглядела как девушка из колледжа, за исключением, пожалуй, волос. Она туго собрала их в «хвост» на затылке, и не верилось, что у нее длинные волосы. Все же не понимаю, зачем женщины стригутся?