Сьюзен Виггс - Рецепт счастья Страница 25

Иногда дедушка берет меня с собой. Но для меня рыбалка — это Скука с большой буквы. Нужно просто сидеть и ждать, когда какая-то рыба заглотит крючок, потом вытащить ее из воды, принести домой, приготовить и съесть. Зачем все это, если в любое время можно спуститься в кладовку и открыть банку с тунцом?

Когда я говорю об этом дедушке, он только усмехается и называет меня „moj misiaczku“, что в переводе с польского значит „мой медвежонок“. Дедушка говорит, что смысл рыбалки заключается не в том, чтобы что-то вытащить из воды. А в том, чтобы что-то отдать тишине. На польском это звучит лучше. У дедушки есть одно забавное свойство. Он говорит на английском, как Йода[5]. Это действительно так. А еще у дедушки лысая голова, на которой торчат всего несколько волосков, и это тоже делает его похожим на Йоду.

Так что, когда дедушка берет меня на рыбалку, я стараюсь сильно не капризничать. Большую часть времени думаю о своих мечтах (я тебе уже об этом говорила). Я мечтаю переехать в большой город и стать знаменитой писательницей. И настанет день, когда я буду раздавать автографы, а мои фанаты выстроятся в огромную очередь, как это обычно бывает у Джуди Блум или Роберта Стайна. И вот тогда я подниму глаза от книги и увижу тебя, мама. Ты будешь смотреть на меня, как там, на фотографиях. Ты улыбнешься и скажешь, что очень гордишься мной.

А я даже не стану спрашивать, где ты была все эти годы и почему ушла, ведь моя мечта исполнится. У тебя все равно нет никакого хорошего объяснения или оправдания, поэтому я даже упоминать об этом не стану. Мы просто купим по вишневой кока-коле или молочному коктейлю и отправимся по магазинам. И все будет превосходно.

Когда дедушка рыбачит, он тоже о тебе думает. Но не так, как я. Он вспоминает прошлое, времена, когда ты была его дочерью. Дедушка рассказывает мне, что ты любила рыбалку так же, как и он. И даже когда ты выросла и у тебя появилась я, ты все равно ходила с ним рыбачить.

Дедушка рассказывал, что ты сама делала грузила. Вечером, слушая радио, плавила на кухонной плите олово (а у него очень низкая температура кипения, это мы проходили по химии) и заливала его в формочки в виде перевернутых пирамидок.

И это мои самые первые воспоминания. Хорошо, возможно, и не совсем воспоминания. Может, мне просто кажется, что я что-то помню, из-за того, что дедушка много раз рассказывал мне об этом. Я сижу на кухне за сосновым столом, а ты стоишь у плиты и подпеваешь радио. Я даже знаю, какую песню ты поешь, потому что это песня про Дженни. „867-5309/Jenny“, которую исполняет группа Tommy Tutone[6].

Дженни — хорошее имя. Хотя парень, который поет эту песню, подсмотрел слова на стене туалета.

Но вообще это очень веселая, заводная мелодия. И я отлично помню тебя, твои волосы, собранные заколкой в виде бабочки. На тебе бабушкин фартук. Ты плавишь олово и поешь.

В какой-то момент на кухню заходит бабушка. Она ругает тебя, потому что ты взяла ее сковороду, а теперь она испорчена и придется покупать новую.

Я помню твой смех и веселые искорки в глазах. Ты говоришь:

— Ма, я куплю тебе сотню сковородок! И найму слугу, который будет делать соус. И еще одного, который будет поливать им твои блюда. Я куплю тебе все, что захочешь!

Потом ты берешь меня на руки и под песню про Дженни, играющую по радио, мы кружимся по кухне.

Наверное, это мое последнее воспоминание о тебе. Я не знаю, что из этого правда, а что придумала я сама. Но все грузила, что ты сделала, до сих пор лежат в дедушкиной коробке с рыболовными снастями. Он никогда ими не пользуется. Вместо них он берет гильзы. Дедушка говорит, что твои грузила слишком тяжелые. К тому же он не хочет их потерять.

Как будто это поможет вернуть тебя назад.

Сегодня дедушка отвозил заказ в лагерь „Киога“. Летом они являются нашим лучшим заказчиком, ведь в их лагере отдыхает около сотни детей. Был великолепный ясный день, и я очень радовалась, что еду с дедушкой, а не остаюсь в пекарне. Когда мы приехали в лагерь, дедушка вышел из фургона, а я осталась внутри и слушала по радио старые хиты. Ни за что не догадаешься, какая песня вдруг заиграла. „867-5309/Jenny“.

Я решила, что это знак.

И как оказалось, плохой знак. Трое парней из лагеря крали булочки из фургона. Сначала я пришла в замешательство. Ведь я еще никогда не сталкивалась с воровством. Это было очень… мерзко. Как будто тебя лапают. Я чувствую отвращение лишь при одном воспоминании об этом.

Еще мне очень трудно признаться тебе, но я испугалась. Сначала сползла на пол грузовика и хотела прятаться до тех пор, пока они не возьмут все, что нужно, и не уйдут.

Хорошо, я признаю. Я испугалась. Как ребенок.

Я как-то писала доклад по социологии. Про Элеонору Рузвельт. Она автор многих известных цитат. Одну я запомнила: „Каждый раз, глядя страху в лицо и преодолевая его, вы обретаете дополнительную силу, мужество и уверенность“.

(Я говорила тебе, что учусь на одни пятерки?)

И когда я в страхе корчилась на полу фургона, а эти парни шарились в кузове, я вдруг вспомнила эти слова. И подумала: „Ну хорошо, Элеонора. Хотя меня, наверное, побьют“.

Так и случилось. Ну, почти. Эти парни были типичными богатенькими сыночками с блестящими волосами и ровными белыми зубами. Они сделали кое-что, чего я никак не ожидала. Они смеялись надо мной за то, что я работаю развозчиком. А потом окружили меня, сказав:

— Как насчет поцелуя?

И еще:

— Готов поспорить, ты можешь сделать не только это.

Их главарь толкнул меня к борту фургона и стал целовать. Есть одна деталь: я постоянно думаю о поцелуях. Я и все мои подруги. Мы даже практиковались на подушках. Так что это не оказалось для меня неожиданностью.

Но это было так отвратительно, неромантично и вообще не так, как я себе представляла.

Лучше бы меня побили. Мне нравится думать, что я победила этих парней, но на самом деле все было не так. Меня спасли.

Я ненавижу, когда меня спасают.

Это похоже на полную беспомощность. Сначала я ничего не могла сделать, потому что этот придурок целовал меня и лапал, а потом я снова оказалась не у дел, потому что появился какой-то парень и набросился на этих троих. Через минуту они уже скулили от боли. А я стояла в сторонке, как наиглупейшая дурочка из какого-то дурацкого фильма. Просто стояла и кусала руку. Полная идиотка.

Если бы я увидела такую в фильме, то закричала: „Хватит стоять! Помоги ему!“

Вот так стоять и смотреть, пока кто-то дерется, — это подло. Трудно описать, как он дрался. Он бил самого крупного парня, как будто тот был всего лишь тушкой. Я посмотрела вниз. Мои ботинки были в крови.