Диана Гамильтон - Брак во спасение Страница 26

Она закрыла глаза, борясь с приступом тошноты, и не видела, что происходит, но услышала мрачный, тяжелый голос Джуда:

— Убирайся. Живо, не то я размажу тебя по стенке.

Проигнорировать эту угрозу мог только идиот или самоубийца: она заполнила комнату и самый воздух неистово зазвенел. Клео с трудом раскрыла глаза и увидела, как Фентон зайцем вылетает в дверь.

Деньги остались на диване, и Джуд проскрежетал:

— Подбери.

В его взгляде кипела ненависть, словно даже вид ее был ему отвратителен. Она только смотрела на него огромными испуганными серыми глазами, на лбу проступил холодный пот, а тело сотрясалось, словно в сильнейшем ознобе.

Сцена, которой он стал свидетелем, была слишком красноречива; деньги, приготовленные, по ее же собственному признанию, для Фентона, только усугубляли трагедию. Она рушилась открыть Джуду всю правду о шантаже, объяснить, что она бы скорее рассталась с частью наследства, чем навлекла позор и унижение — а возможно, и нечто несравнимо худшее — на больного старика, который единственный любил ее после гибели родителей.

Она робко шагнула вперед, руки сами собой умоляюще потянулись к мужу.

— Джуд, позволь мне все объяснить, — начала она дрожащим от волнения голосом.

— Делай, как я сказал, — резко оборвал он, словно ударил. — Подбери это. И, если произнесешь еще хоть слово, я могу забыть, что ты женщина.

Нет, сейчас он не будет слушать, он просто не способен что-либо воспринять. Шатаясь, она добралась до дивана, упала на колени и стала непослушными руками собирать банкноты. Он не верит, что она сможет найти достаточные объяснения или оправдания тому, что он видел. Он не может доверять ей. Но он и не должен ей верить, ведь он же не любит ее!

Уголком глаза она заметила, как Джуд подошел, нагнулся и поднял лист бумаги; потом смял и бросил ненавистную квитанцию на пол.

— Подарок. Понимаю. — Его ледяной голос обдал ее презрением. — Что, предавались приятным воспоминаниям? Разумеется, должен же он получить что-нибудь на память, если ваш роман длится так долго! — Губы его исказила горькая усмешка, взгляд был холоден как никогда. — Так почему же ты не вышла за него, чтобы добраться до денег, которыми, очевидно, собиралась его осыпать? Не трудись отвечать — я сам скажу! Потому, что твои опекуны никогда не одобрили бы ваш брак и твое сказочное богатство оставалось бы недоступным еще целый год. Он бы этого не перенес, ведь он так любит тратить деньги. Юношу можно понять! — Его губы сжались, лицо сделалось жестоким. Клео никогда не видела его таким. — Так что же, он стал терять терпение, угрожать, что подыщет себе другое пастбище, где травка посочнее? И поэтому ты надумала подобрать себе такого мужа, который бы понравился опекунам? «Чтобы получить одно состояние, ты вышла замуж за другое» — так ведь я сказал в моем доме на второй месяц после свадьбы. Боже мой, неужели ты надеялась, что я буду сидеть и смотреть, как ты тратишь на него мои деньги, когда своих у тебя не останется?

На душе у Клео стало еще тяжелее; слушать несправедливые обвинения Джуда было невыносимо. Теперь или никогда он должен понять это. Она безумно любит его, страстно желает ответной любви, и если сейчас не расставить все по своим местам, то случившаяся катастрофа перечеркнет эту возможность.

Кое-как затолкав купюры обратно в пакет, она, слабея под его уничтожающим взглядом, поднялась на ноги и безмолвно протянула ему деньги.

— Это совсем не то, что ты думаешь, — начала она, но его жестокий взгляд словно облил ее грязью, и она потеряла последнее мужество.

— Попридержи язык, — глухо оборвал он ее. — Сцена, что я увидел, когда вошел, в разъяснениях не нуждается, а квитанция из гостиницы лишь подтверждает твое нежелание терять прежнего любовника. — Безжалостные глаза больно ранили ее. — Он, должно быть, весьма горяч в постели. Настолько, что расставания ты не выдержала. Поэтому ты и просила меня взять тебя на острове. Хоть какая-то замена.

— Нет! — Клео в ужасе зажала себе рот, сдерживая рвущееся наружу признание. Она просила об этом потому, что только тогда осознала, как сильно любит его. Но сейчас он ей не поверит, а если она попытается его переубедить, он лишь будет презирать ее еще больше, решив, что она хочет к нему подольститься.

— Нет? — Черная бровь недоверчиво приподнялась. — А я другой причины не вижу. И не намерен выслушивать сказки, которыми ты собралась меня кормить. — Он подбросил пакет и поймал его, словно определяя сумму. — Я положу это обратно на твой счет. Ты вольна распоряжаться своими деньгами, как захочешь, — злобно прибавил он, — кроме одного: снабжать крупными суммами своего любовника. Нравится тебе это или нет, ты моя жена, а раз так, то ты обязана придерживаться приличий.

Он презрительно отвернулся и уставился в маленькое окошко.

— Возьми пальто, я отвезу тебя домой. И не пытайся снова встречаться с этим подонком, иначе окажешься под замком.

Клео смотрела на жесткую линию его плеч, надменную осанку, и душная, жаркая волна ярости захлестнула ее; она резко развернулась на каблуках и, выходя на кухню за жакетом, бросила через плечо дрожащим от гнева голосом:

— Кем ты, черт побери, себя возомнил? Богом? Еще бы! — на троне сидишь, тебе удобно, хотя он маловат для твоего тяжелого «я»!

Ответа она не ждала и правды говорить не собиралась! Он взялся ее судить, признал виновной, даже не выслушав! Он сказал ей такое, от чего ее любовь к нему, счастье, испытанное в его объятиях, потеряли всякую ценность. Гордость приказывала ей не унижаться и не ползать на коленях, моля о снисхождении.

Но куда девался гнев? Слезы залили ей глаза, когда она увидела на столе при входе в дом коробку, которую Джуд оставил там, прежде чем войти в комнату и увидеть свою жену распростертой на полу, с чужим мужчиной, сжимающим ее тело.

На коробке большими желтыми буквами стояло название местного гастрономического магазина, так что в ее содержимом сомневаться не приходилось. И в придачу там, несомненно, была бутылка мозельского вина. Он просил ее пообедать с ним, скрасить его день, а она ответила, что будет занята в своем доме; вот он и приехал к ней, захватив с собой обед на двоих, потому что охотнее поел бы с ней в неубранном доме, чем один в самом роскошном ресторане на самом тонком фарфоре. И если бы, войдя, он не застал с ней Фентона, она была бы счастливейшей женщиной, ибо, поступив так, он выдал бы зарождающееся чувство, хотя сам, наверное, его не сознавал.

Но теперь он уверен, что она ему изменила, и все надежды добиться в браке взаимной любви, сделать его прочным и долгим истлели, как зола. И ни одна печаль не может быть горше этой.