Вера Копейко - Вернусь к тебе Страница 26

— Пожалуй. Со всеми корпоративными правилами, — согласился Сухинин.

— Трудно усвоить эти правила? — спросила Анна.

— Трудно было поверить, что они здесь точно такие, как везде. Поэтому я усвоил их довольно быстро.

— Уважение к компании, корпоративным ценностям и начальству? — перечислила Анна. — Я слышала об этом на семинаре во время выставки, в Москве.

— И это тоже.

— Для делового имиджа полезно пить минеральную воду? — Она кивнула на бутылку с водой.

Он засмеялся.

— Хотите?

— Хочу. Кофе вы варите крепкий. Крепче, чем в поезде.

Она выпила воды, он тоже — за компанию.

— Простите, что я пристаю к вам со своими проблемами, — начала она, — но вы сами заманили меня…

— Я внимательно слушаю, Анна.

— Я не могу никак отделаться от мысли…

— И не отделаетесь. Потому что мысли поселяются в нашем сознании и заставляют нас действовать так, как им угодно.

— На самом деле? И что же…

— Наши мысли определяют наши действия, стиль жизни, более того, характер и судьбу. Те мысли, которые мы не можем отбросить, это… как бы сказать точнее… это наша основа, наш каркас. Если бы не существовало их, наша жизнь превратилась бы в хаос.

— Так что же, с ними и жить? Если они тебя душат… Этот каркас стискивает тебя, как… — Она осеклась, заметив, что ее растопыренные пальцы уже соединились. Она быстро опустила руки, укорив себя, что не сделала маникюр.

Сухинин кивнул и продолжил:

— В том-то и дело, что если бы наши мысли врезались в нас намертво, то мы бы стали похожи… на часы, — неожиданно закончил он. — Тик-так, тик-так… И ни шага в сторону.

— Ясно, — мрачно бросила Анна.

— Нет, не ясно. — Сухинин покрутил головой. — Надо суметь найти золотую середину. А ее всегда подсказывает здравый смысл.

— Но как узнать, что именно он подсказывает? Например, мне? Вы знаете все. Я вам рассказала как на духу.

— Анна, если какая-то ваша, я назвал бы ее, «мономысль» угрожает испортить вам жизнь, рассмотрите ее пристально. Постарайтесь понять, не лучше ли от нее отказаться.

— Отказаться? — с удивлением переспросила Анна. — А не идти к цели, преодолевая все препятствия?

— Отказаться, — настаивал он. — На какое-то время. Тогда вы сможете понять, не зациклились ли на чем-то неверном. Может быть, вы просто вбили себе в голову не то, что вам нужно на самом деле.

— Но как я пойму? — спросила Анна. Витечка возник перед глазами. Сколько раз думала она о том, чтобы вывести его за пределы своей жизни!

— Вспомните, как вы пришли к этой мысли. Почему. Что было не так, — настаивал Сухинин.

— А вы… вам самому удалось понять? Что вы когда-то делали не так?

— Да.

— Вы можете мне рассказать?

— Могу, но прежде мне хочется рассказать о том, что меня просто распирает рассказать вам. — Сухинин улыбался, да так довольно, что Анна тоже улыбнулась в ответ. — Да, распирает.

— Так расскажите.

— Моя дочь поедет на гастроли с оркестром народных инструментов.

— Поздравляю. Мне кажется, вы хотели этого.

— Да.

— Вы всегда любили народную музыку? — спросила Анна.

— Я бы так не сказал. Но когда я летел в Штаты по издательским делам, музыканты оказались в том же самолете. Мы… гм… познакомились с менеджером оркестра, — он усмехнулся, — при неловких обстоятельствах. Я пролил виски ему на брюки. — Сухинин засмеялся и порозовел.

— И что потом? — спросила Анна.

— Я извинялся. Но по его лицу было видно, что он двинул бы мне в челюсть, если бы мы не парили над землей. — Он шумно вздохнул. — К нам подскочила стюардесса с баллончиком для сухой чистки, отвлекла… А потом мы разговорились. Когда он узнал, что моя дочь играет на домре, не умолкал до самой посадки. Мне уже казалось, что это я сам играю на балалайках, домрах, гармонях, ложках. На разных рожках, жалейках, флейтах, гобоях и ударных. И даже сам пою.

— Человек-оркестр, да? — фыркнула Анна.

— Один в восьмидесяти лицах.

— Такой большой состав? — удивилась она.

— Да, еще прибавьте к ним материальную часть — костюмы, ноты и прочие атрибуты. В аэропорту им подали три автобуса и два грузовика. А теперь им всем придется подвинуться, — он усмехнулся, — дать местечко моей Катерине.

— Они играют музыку только русских композиторов? — спросила Анна.

— Катерина играла «Венецианский карнавал» Паганини. Помните, она дала мне кассету в поезде? На ней записана эта вещь. И еще одна — ансамбль из восьми домр играл «Аве Мария» Каччини. Мне просто хотелось плакать.

— А для каких детей она отдала вам кассету? — спросила Анна.

— Вы слушали, я так и знал. — Он улыбнулся. — При церкви есть детская музыкальная студия. Для них. В ней дети начинают осознавать, что такое ансамбль. Для того чтобы он получился, надо научиться слушать друг друга. Им пригодится это и для жизни в семье. А если затыкать уши и слушать только себя — ничего не выйдет.

— Вы… правы, — проговорила Анна, — наверное, вы правы. — А сама подумала, что в последнее время она не только не слушала Витечку, она его не слышала. — А когда не получается ансамбля, тогда самое лучшее — развод.

— Нет, — сказал он. — Я тоже так думал, до того как попал в новое для себя сообщество, — сказал Сухинин. — И теперь уверен, что единственной причиной может быть только измена. Всему остальному можно найти объяснение.

— А… обман? — тихо спросила Анна.

— Надо понять, почему близкий вам человек пошел на него, — ответил Сухинин. — Иногда обман совершают ради вас.

— Не согласна. — Анна помотала головой. — Это та же измена. Неужели вы станете уверять, что с обманом можно примириться?

— Расскажите. — Он потребовал так уверенно, будто знал, что случилось на самом деле.

Анна рассказала, что обнаружила дома.

— Но может быть, ваш муж сделал это ради… семейного блага? Ради вас? Чтобы вы могли делать то, что давно хотите? Он знал, что вы откажетесь продать тетрадь…

— Да бросьте, — сказала она. — Он знал, тетради бабушки — самое ценное, что у меня есть. И украл у меня. Да, украл, если продал, не спросив. Разве это не причина для развода?

— Нет, — покачал головой Сухинин. — Ваша ошибка знаете в чем? Вы неверно выстраиваете иерархию ценностей.

— Объясните, — потребовала Анна.

— Самое ценное — любовь. Не бумаги, которые он продал. Он сделал это из любви к вам.

Анна наморщила нос.

— Бросьте, — повторила она.

— Он сделал это ради вас, — настаивал Сухинин. — Я знаю, о чем говорю. Моя жена тоже не верила, что я согласился принять условия завещания отцова дядьки ради нее. Изменить свою жизнь ради благополучия их с дочерью. Из любви к жене и дочери. Она не поверила, она, по сути, оставила меня. И чем это закончилось? Вы знаете.