Маша Царева - Сидим, курим… Страница 26

Как засохшую зубную пасту из тюбика, я выдавила из нее не внушающий оптимизма рассказ. Из которого следовало, что, прогуливаясь по Арбату, Лена вдруг остановила праздный взгляд на одухотворенном Севином лице. «Надо же, греческий бог, — подумала она, — странно, что я раньше такое чудо не замечала». Наспех вымыв голову в туалете Макдоналдса (!!!), Лена пошла в атаку. Их мимолетный роман стартовал тем же вечером. Несколько ночей Лена провела в Севиной трехкомнатной квартире на Пречистенке.

— У него очень интересно, столько картин, — буднично рассказывала она, — в общем, было неплохо. Мы три дня из дому не выходили. Болтали и занимались любовью. Он врал, что интересуется импрессионистами, хотя на самом деле в его образовании такие пробелы… Но трахается хорошо, а это главное. А потом он начал ныть, чтобы я осталась. И даже подарил мне, — Лена порылась в кармане, — это. — Она раскрыла ладонь, и я увидела кольцо — толстый ободок из белого золота, по которому ассиметрично раскиданы мелкие изумруды.

— Какая красота! — выдохнула я. — Стоит, наверное, целое состояние!

— Да? Тогда надо продать, а то это совсем не в моем стиле. В общем, все закончилось, как обычно. Он начал ныть и принялся за спасение моей души. Почему все мужики, с которыми я сплю, пытаются спасти мою душу?… Не делай такое лицо — вопрос риторический. Тогда я поняла, что пора сваливать. И свалила.

— Ленка… — Я разрывалась между желанием расплакаться (ведь мужчина моей мечты посчитал бомжовку из подъезда более подходящим сексуальным объектом, нежели я) и расхохотаться (ведь никогда раньше я не слышала такой нелепой истории). — Он предложил тебе замуж, а ты отказалась?! Он предложил тебе замуж, а ты отказалась?!

— Ну а что такого?

— Ты совсем не думаешь о будущем! Сева — не просто сексапильный мужик, это еще и, как говорят ненавидимые тобою куклы, вариант.

— Вариант! — насмешливо хмыкнула Ленка. — Вариант, говоришь? А я, представь себе, так не считаю!

— Но он из такой семьи! — удивленно возразила я. — В будущем году он уезжает учиться в Брюссель, возможно, там и останется. У его родителей денег куры не клюют, и они души в своем Севе не чают. И еще… — я подавила рвущийся наружу жалобный вздох, — он такой милый…

— С последним соглашусь, — благосклонно улыбнулась Лена. — Милый, но и только. Сама же говоришь, деньги принадлежат его семье. Сам Сева ни на что не годен. Работать не хочет. Двигаться вперед — тоже не хочет. Только рефлексирует. Это тебе, молодой девушке, позволено бросить все и уйти шляться на Арбат. А он взрослый мужик. Ему тридцать два года! Нет, пройдет время, и я завяжу с тусовками, с жизнью этой… Мне будет грустно, но я завяжу. Выйду замуж. За, как ты выражаешься, «вариант». Но это будет настоящий вариант. Взрослый, самостоятельный мужик, не нюник и не маменькин сынок. Который мне подарит сто таких колец.

Я смотрела на нее недоверчиво.

На Ленином лице, узком и бледном (это была не очаровательная модельная худоба, а выпирающая скулами, острым носом и подбородком некрасивая костлявость), сигнальными огнями сияли глаза, из ведьминской глубины которых вдруг восстали подводные черти ее надежд, убеждений и страстей. Глаза эти — красивые, умные, горячие — будто принадлежали другому лицу. И в них я с замиранием сердца прочитала Ленкино будущее! Я впервые поверила, что все и правда будет именно так, как она запланировала.

Я не знала, что ей ответить, только и смогла протянуть:

— Crazy…

Это прозвище прилипло к ней намертво. С тех пор Лену так все и называли — Len'a (crazy). Ее жизнь была словно заранее написана, оставалось только терпеливо перелистывать страницы.

Прошло три с половиной года, и она встретила Пупсика. То было банальное уличное знакомство. Каждый день город пригоршнями швыряет в наши лица толпы других людей. В магазинных очередях, за соседними столиками кафе, даже в раздражающей сутолоке общественного транспорта — везде можно найти «своего» человека, как жемчужное зерно в навозной куче. Многие предпочитают с буддийской отрешенностью замкнуться в сосуде собственного существа — не вижу, не слышу, не говорю (читаю КПК, полусплю, слушаю плеер). Многие — но не Лена. Ее взгляд набрасывался на незнакомых людей, точно цепной пес на окровавленное мясо. Ее интерес был, как стопка текилы, недолгим, но крепким. Она, как гадалка по ладони, читала людей по их мимолетно брошенным фразам, вежливым ответам на наводящие вопросы, жестам, манерам, морщинкам.

Однажды, бредя вечером по Арбату, Лена стала свидетельницей колоритной сцены: цыганистая шарлатанка тетя Маша (на самом деле она ничего общего с гордым кочевым народом не имела, просто была смуглой, чернявой и здорово камуфлировалась цветастыми юбками и передними золотыми зубами) пыталась «развести» какого-то мужчину на пятьсот рублей. Лена остановилась, прислушиваясь. Мужчина был невысоким, полным, дорого одетым и очень растерянным.

— Убьют тебя, золотой, — сокрушенно качала кудрявой головой тетя Маша, — вижу, как на ладони вижу. Зайдешь в подъезд, а там тебя будут ждать. И сделать-то ничего не успеешь, и охрана твоя не поможет.

— Когда? — хрипло спросил мужчина.

Лена потом удивлялась, вспоминая эту сцену.

Пупсик был расчетливым, неглупым и довольно циничным человеком. Ну как он мог «повестись» на такой примитив?

— Не скажу, золотой. — В глазах тети Маши мерцал жадный блеск. — Помоги мне, тогда спасу. Скажу, что делать надо, чтобы уберечься от участи такой. Всего пятьсот рублей.

Лена вздохнула: как это банально. Хотела было мимо пройти, но вдруг встретилась глазами с доверчивым толстяком. Его взгляд — усталый, обреченный — почему-то царапнул сердце. И Лена остановилась, подошла к ним, взяла его под локоть. И твердым голосом произнесла:

— Тетя Маша, это свои. Уходите!

Лжецыганка недобро сверкнула глазами — она поняла, что Лена врет, но спорить с ней не осмелилась. У Len'ы (crazy) на Арбате был неподъемный авторитет. Она что-то пробормотала, скривила рот, растворилась в толпе — как сквозь землю провалилась.

Лена улыбнулась толстяку:

— Не слушайте вы ее. Это тетя Маша, шарлатанка. Она не цыганка и не ясновидящая, просто денег хотела.

— Да? А… — Толстяк нашарил в кармане платок и промокнул вспотевший лоб. — Откуда вы знаете?

— Trust me, baby, — усмехнулась она. — Что-то у вас лицо красное. Может, такси вам вызвать?

— Да я здесь рядом живу, в Плотниковом переулке. А может быть. — Он посмотрел на Лену внимательнее. — Может быть, проводите меня? Простите за наглость, просто мне и правда нехорошо.

Она посмотрела сначала ему в глаза, потом на его ботинки Pollini. И поняла, что электрическая цепь замкнулась, а часики, отсчитывающие минуты ее беззаботных скитаний, остановились. Ей стало грустно и весело одновременно. И она сказала: