Валери Макгэрри - Сумочка Страница 26

– Мне нужно в ванную комнату.

– Чистые полотенца висят над ванной.

Открываю кран до отказа. Теплые струи воды пробуждают мое тело от бесчувственности. Понемногу начинаю осознавать абсурдность ситуации. Я беру на себя инициативу, приглашаю на завтрак мужчину, которого рассматриваю как возможного любовника чисто в экспериментальных целях. И с этого момента теряю над собой контроль, а он делает за меня всю работу… Приведя меня именно к тому, чего я хотела. Правда, в своем темпе, отличном от моего. Слишком быстро. С другой стороны, дело сделано.

Когда я одеваюсь, мне кажется, что я все еще ощущаю запах Ральфа на своей одежде. А вдруг Марк почувствует его? Нужно переодеться.

– Ральф? – Сидя на корточках перед ним, слегка трясу его за плечо. – I have to go![42]

Он приподнимается, опершись на локоть. Волосы растрепаны, лицо сонное, как у ребенка.

– Уже?

Поглаживаю мочку его уха.

– Мы можем еще встретиться…

Ни вопрос, ни утверждение. Что– то среднее. У Ральфа растерянный вид.

– О'кей! Я позвоню вам.

– Нет. Я сама позвоню. – И чтобы оправдаться: – Знаете, муж…

Раздосадованный, он произносит:

– Но если я захочу поговорить с вами, Клео? Мне уже вас не хватает! – Улыбается.

Это уж слишком. Он явно преувеличивает.

– И вообще, я клиент!

Хитрец. Он только что нашел решение, которое устраивает обоих.

– Хорошо. Тогда созвонимся.

Обнаженный, встает и идет проводить меня до дверей.

– До скорого свидания, моя Таис. – Его рука обвивает мою шею. – До очень скорого.

Спустившись вниз, я включаю мобильный. Три непринятых звонка. Один и тот же номер. Марк пытался со мной связаться.

– Куда ты пропала?

Пронесло: в его голосе нет ни капли подозрительности. Только нетерпение. Нужно проявить изобретательность.

– Я была в «Опере»… За кулисами. Дон Жуан настоял, чтобы я зашла его проведать.

– Кто? Этот певец?

– Я продала ему Бехлера.

Тишина. Потом:

– Ты могла бы предупредить, что ужинаешь с Дон Жуаном! Я бы устроил слежку! – У меня влажные ладони. Марк разражается смехом: – Шучу, детка! Через час заканчиваю. За тобой заехать?

– Отлично! Мне как раз нужно повесить картины. Поможешь?

Не дав ему возможности ответить, вешаю трубку, влетаю домой, чтобы нацепить джинсы и рубашку, оставляю вещи в химчистке и захожу выпить кружечку пива в местное кафе, где полно народу и накурено, с целью избавиться от запаха мыла… который в шесть часов вечера явно вызывает подозрения. Жизнь стала сложной.

Я вкусила запретный плод. Волнение в ожидании встречи, страх не понравиться, быть недостаточно красивой, не сказать то, что он хочет услышать. Такое чувство, что все поставлено на кон при невозможности определить, что же представляет собой это «все». Дрожащие руки, когда я беру стакан или чашку. Слова приходят на ум не так, как хотелось бы: в другом порядке они имеют другое значение. Темные пятна от пота, все эти проявления жизни тела, которое есть не что иное, как сочетание гормонов, не поддающихся какому– либо контролю. Посредством таких «приливов» оно передает сообщение, невозможное для формулировки: «Мы здесь для того, чтобы совокупиться». И еще эйфория от нового запаха, который узнаешь по оставленному шлейфу или нюхая одежду… а потом ищешь во всех укромных местечках собственного тела. В него погружаешься, в нем теряешься и избавляешься от него лишь с помощью тщательного мытья. Он очень опасен. И речи быть не может о том, чтобы принести его в дом, дома – свой законный запах, наш запах. Так что приходится хранить его в памяти, вспоминать о нем, пряча улыбку. В первую очередь речь идет о сексе. К этому все и идет, но когда это случается, спрашиваешь себя: «Зачем?» Даже грустно, что все произошло так быстро. Путешествие намного приятнее пункта назначения. Говоришь себе, что можно все начать снова, что в следующий раз будет лучше. Но будет ли он, следующий раз? Так в твою жизнь входит новое чувство – страх больше не увидеться.

– А как насчет того, что находится ниже пояса во всей этой истории?

У Майи навязчивая идея насчет секса, особенно когда речь идет о других людях.

– Как обычно.

– Лучше, чем с Марком?

– Нет. Обычно. Не отстает.

– В чем тогда смысл?

– Во всем остальном.

Майя не понимает. В отличие от меня.

Находясь в галерее, я часами слушаю второе действие второго акта оперы «Таис». И не спускаю глаз с телефона. Музыка оживляет ощущения, пережитые на балконе дома на улице Турнель: кофе, «Аби руж», руки Ральфа, обещание увидеться снова. Улыбаюсь помимо собственной воли. Чуть не плачу. Необъяснимо. Никаких обещаний не было. Телефон молчит. Я запрещаю себе звонить. И отправляюсь в магазин, чтобы купить себе кружевное белье: стринги и бюстгальтер. Розовое. В крайнем случае порадую Марка.

Я должна позвонить. Нет, он должен. Я? Он? Мы на этот счет не условились. Может, он ждет моего звонка. Даже не пришел за своей картиной. А если она ему больше не нужна? Я уже была готова вернуться к рассудку, избавиться от томления мидинетки и позвонить, чтобы узнать, когда он намеревается забрать своих ангелочков, но в это время на мобильном высветился его номер.

– Hi, there…[43]

– Неу…[44]

И ничего больше. Тишина. С обеих сторон чувствуется неловкость. Спрятавшись за щитом своих профессиональных обязанностей, я делаю первый шаг.

– Что насчет картины?

Ральф смеется:

– Ах да, картина…

Еще ни в одном «да» за всю мою жизнь мне столь явно не слышалось «Черт возьми!».

– Риск картину! It's a done deal.[45] Увидимся в двенадцать…

Фраза не заключает в себе ни императива, ни вопроса. Увидимся в двенадцать. Точка. Где?

– В студии.

– Позавтракаем потом?

– У меня мало времени… В постановке кое– что поменяли. Я должен вернуться к двум часам.

Значит, не позавтракаем.

– See you there![46]

Повесил трубку. Надо же, какая самоуверенность! Можно подумать, что роль переходит в его личную жизнь, или, наоборот, он так хорош в этой роли, потому что таков по сути. Обольстительный мачо. Чувственный диктатор. Дон Жуан собственной персоной покидает сцену и выходит на волю. И это работает!

С неожиданно легким сердцем я, непонятно отчего, порхаю по галерее, убивая тот час, что отделяет меня от свидания. В туалете подвергаю себя драконовскому осмотру, заштукатуривая все, что только можно замазать с помощью косметики. Потом нахожу, что у меня вид старой куклы, и стираю нанесенный с таким усердием макияж, оставив лишь немного пудры, чуть– чуть розовых румян и прозрачного блеска для губ. Мое лицо больше не выносит гламура. Во всяком случае, не среди бела дня.