Абигайль Кейси - Гадание на розах Страница 26

— Все равно твой русский спаситель заслужил, чтобы за ним приглядывала сама Королева роз.

Гранд-маман подошла к настенной схеме больницы.

— Смотри, деточка, этот тамбур связан лифтом с моргом.

— Ба, не пугай меня.

— Для конспирации, деточка, исключительно для конспирации…

Глава 6 ДВОЕ В ДОМЕ

Ровно через полчаса от морга университетской больницы без каких-либо помех отъехал реанимационный автомобиль, на борту которого находились русский пациент и американская сиделка.

В частной лечебнице тоже все прошло чинно и естественно.

Бабушкин бойфренд, оказавшийся солидным хирургом с многолетней практикой, не только осмотрел раненого, но и познакомил секретную парочку с таким же солидным, как и он сам, заместителем.

Договорились о графике перевязок и необходимых медицинских процедурах.

Заместитель любезно согласился навещать раненого по выходным в особняке Дюбуа.

Бабушкин тайный бойфренд предложил отобедать, но Глории хотелось как можно быстрее очутиться на той территории, где она хозяйничала все детство.

А Георгий Орлов, сразу решив подчиняться новой опекунше, лишь незаметно проглотил набежавшие слюнки.

Впрочем, бдительная аспирантка заметила судорожное глотание русского пациента и объявила, что, прибыв домой, первым делом организует шикарный обед из пяти блюд.

Оба важных доктора нестройным дуэтом пропели гимн продуктам, содержащим железо.

Судя по тому, что в окрестностях частной лечебницы не было замечено ни одного представителя желтой прессы, а также телевизионщиков со спутниковыми антеннами и переносными камерами, план энергичной мадам, страдающей склерозом, удался.

Осталось так же оперативно передислоцироваться на основную базу.

Вместительный и ходкий внедорожник хирурга за неполные тридцать минут домчал русского пациента и американскую сиделку до старинного особняка.

На этот раз обошлось без шумного фейерверка.

Георгий Орлов сам, без посторонней помощи, взошел на крыльцо.

Впрочем, на прощание опытный врач посоветовал раненому на период адаптации ограничить передвижение, чтобы избежать каких-либо осложнений.

Не успел внедорожник скрыться за поворотом, как шустрая аспирантка прикатила из чулана инвалидную коляску, в которой дедушка встретил болезнь Альцгеймера.

Коляска пришлась в самую пору русскому медведю — и плед тоже, любимый плед старика, обожавшего сиживать на террасе и следить в бинокль за облаками, облаками, не знающими, Что такое хронические болезни.

В небе, таком же голубом и ясном, как глаза хлопочущей аспирантки, не было ни облачка.

Но Глория Дюбуа все равно оставила коляску с Георгием Орловым на террасе и убежала готовить обещанный шикарный обед.

Русский пациент направлял двенадцатикратный морской бинокль то на пустой корт с провисшей сеткой, то на бассейн, манящий прохладной водой, то на кусты роз, которых здесь произрастало немыслимое количество.

От переездов и смены транспорта сквозная рана серьезно побаливала, но, как ни странно, эта боль только радовала, напоминая молодому человеку, что он жив и что все самое главное в его жизни — еще впереди.

Бинокль нацелился на корт.

Пуля библиотечной дурочки спровоцировала все эти события, далекие от академической размеренности, ученой сухости.

Бинокль скользнул по бассейну.

А что-то будет дальше, что будет дальше?

Окуляры заметались по розам от куста к кусту, от клумбы к клумбе, от шпалеры к шпалере.

Постепенно боль стихла, и русский пациент задремал.

Хозяйка, стараясь не шуметь, выкатила на веранду сервировочный столик из красного дерева, столик, полный яств.

Хозяйка принесла бутылку старинного бургундского и пару хрустальных фужеров.

Хозяйка устроилась в кресле-качалке, чтобы беспрепятственно любоваться спящим гостем.

…Но от неловкого движения боль в ране возобновилась, и Георгий Орлов выпал из короткого тяжелого сна, в котором было что-то чрезвычайно неприятное и чрезвычайно нехорошее, абсолютно неосязаемое и бесформенное.

Русский пациент мгновенно забыл тревожный сон, увидев голубые до изумления глаза напротив, глаза, устремленные в его душу, в его сердце, в его сущность, в его подсознание — и даже глубже.

За таким обедом слова были не нужны.

С таким вином слова казались излишними.

Только переглядывание.

Только улыбки.

Оба понимали друг друга без слов, как будто такой обед на двоих был им давно привычен, как рядовой семейный ритуал.

Так же молча прошла и послеобеденная экскурсия по особняку.

Среди потемневших картин.

Среди громоздкой мебели.

Среди ковров, украшенных перекрещенными саблями.

В этом доме Глория Дюбуа знала каждую вещь — от бронзового подсвечника до камина.

Девочка играла в спальне бабушки в прятки.

Девочка затевала в кабинете деда игру в жмурки.

Девочка отыскивала в зале под рождественской елкой подарок.

Девочка взрослела под куранты напольных часов.

И теперь Глория посвящала в свое недавнее прошлое человека, который сделал все, чтобы она вернулась сюда, а не осталась лежать на холодном библиотечном полу в луже собственной крови, в малом читальном зале, где высокие окна и купол, на котором резвятся кудрявые амуры.

Слова казались лишними…

Глава 7 ЗАТЯНУВШИЕСЯ ПЕРЕГОВОРЫ

Только к вечеру неопытная сиделка сумела приноровиться к «однорукому» пациенту.

Главное заключалось в том, чтобы Георгию Орлову было удобно сидеть и лежать.

Идеальным во всех отношениях местом для израненного симпатяги оказался старый кожаный широкий диван — на этом лежбище обычно читал толстые романы покойный дедушка, тот самый, в честь которого бабушкина роза получила название «Ночной поцелуй».

Устроенный по-королевски, Георгий Орлов на пару минут остался один.

Сиделка, вспомнив о чем-то важном, обеспокоилась и торопливо удалилась.

От нечего делать русский пациент начал самым пристальным образом изучать пейзаж, который висел напротив дивана.

Хлопковое поле в период созревания было исполнено в манере скучного реализма. До горизонта тянулись кусты, опушенные белым золотом. Но под безжалостным солнцем не было видно ни одного человека. Ни на ближнем плане, ни на среднем ни, тем более, на дальнем. Только стройные ряды хлопковых кустов и небо.

— Девятнадцатый век, — сказала вернувшаяся аспирантка. — Неизвестный автор.

— Скорей всего, картину писал раб?