Елена Гайворонская - Круговой перекресток Страница 26

– Может, еще погуляем? – предложил Кузя.

– Мне домой пора, – буркнула я.

– А я тебе нравлюсь? – с надеждой спросил Кузя. – Мы могли бы… это… встречаться?

Тут я вспомнила отличную фразу, пришедшуюся как нельзя кстати:

– Давай останемся друзьями.

Кузя как-то сразу скис, помрачнел.

– Ладно, – проговорил с покорностью, которую было трудно предположить в дерзком Кольке Кузьмине. Почему-то я вспомнила, что Кузя на год старше – пошел в школу с восьми, быть может, он уже повзрослел, и ему открылось то, что мне пока неведомо? Стало ясно: дружба закончилась, и печально от осознания этого факта. В неловком молчании дошли до развилки дорог, одна из которых вела к моему дому, а другая к Кузиному.

– Ну, пока, – вздохнула я.

– Пока, – отозвался Кузя, избегая смотреть мне в глаза. Он тоже был обижен и сердит.

С той поры мы с Кузей оказались в контрах, а у секс-бомбы Вальки стало на одного поклонника больше, причем она оказывала Кузе явное предпочтение перед остальными. Мне же несостоявшийся бойфренд не упускал случая сказать колкость, я отвечала тем же, презрительно фыркая.

Вот почему Дашкино предположение по поводу Кузи меня изрядно повеселило.

– Он совсем тебе не нравится? – переспросила Дашка.

– Ни капельки, – честно призналась я.

Дашка улыбнулась и почему-то вздохнула.

Странное лето

По окончании восьмого класса мы с мамой поехали в Крым. Папа остался дома, чтобы вместе с дедом провернуть ремонт. Всю весну он таскал краски, клей, шпаклевки, гвозди, обои – приобретенные по случаю, выписанные по перечислению, выменянные у хороших людей – обычное дело в эпоху тотального дефицита. Скоро наша квартира стала напоминать магазин стройматериалов. Под кухонным столом громоздились мешки с сухой смесью. Спальня была завалена разнокалиберными досками. Под кроватью покоились листы оргалита. А посреди гостиной торжественно красовался голубой унитаз с бачком. Я выбрала для своей комнаты обои в теплых розовых тонах с размытыми цветками типа ромашек. Возможно, они не были пределом мечтаний, но явно лучшими из приобретенного заботливым папой, чьи дизайнерские таланты оказались сомнительными, но мы с мамой ему об этом не говорили, чтобы не огорчать. Бабушка долго охала, что не переживет грядущего хаоса.

– Съезди к кому-нибудь из наших многочисленных зимних гостей, – предложила я. – Например, к тете Соне. Помнится, она зазывала на грибы и ягоды.

– Правда, – подхватил дед. – Что краской дышать?

– Неудобно, – замялась бабушка.

– Очень удобно. Звони.

Тетя Соня на том конце разразилась сорочьей трескотней, что была бы несказанно рада, но сама собирается делать ремонт в доме, который просто совсем развалился… Вот на следующий год с удовольствием…

Примерно то же сказали десять остальных гостей столицы.

– Все ясно, – мрачно подытожила мама, когда трубка легла на рычажки. – Пора сворачивать гостиницу в нашей квартире.

Бабушка беспомощно развела руками.

– Ну не могу же я выгнать людей на улицу?

– А я могу, – отрезал дед.

Бабушка кинулась защищать тетю Соню и прочих, твердя о нашей неблагодарности, отсутствии сострадания к ближнему, нежелании войти в чужое положение, и завершила на том, что вообще не желает никуда уезжать, потому что намерена лично контролировать процесс ремонта.

– Я знаю, куда ты поедешь, – поморщился Георгий, которому не хотелось продолжать спор. – К Петру и Тамаре на дачу.

– Они же не приглашают, – возразила бабушка.

– Ну и что? – удивился дед. – Свои же люди, родня…

Дашка со вздохом призналась, что тоже мечтает побывать на море. Старый курятник, гордо именуемый дачей, где помимо них с мамой проживала туча родственников с малолетними детьми, ей осточертел, но выбора не было. Зоя Николаевна не собиралась тратиться на поездку на юг, ссылаясь на чудесную возможность отдыха в Подмосковье. К тому же акклиматизация крайне вредна для растущего Дашкиного организма. Я продемонстрировала новый купальник, за которым отстояла три часа в ЦУМе. Купальник того стоил. Обалденного ярко-лилового цвета, с силиконовыми чашечками лифа, бантом посередине и маленькими узкими трусиками, делавшими ноги длиннее, а бедра шире. Настоящий «взрослый» купальник, как в модном журнале.

– Класс, – вздохнула Дашка. – Загори за нас двоих.

– Ха, ты больше меня загоришь, – возразила я. – Ко мне солнце не липнет, забыла? Я ж классическое дите подземелья.

Это было чистой правдой. В то время как другие покрывались шоколадным загаром буквально за несколько дней, я часами изнывала на пляже, чтобы приобрести легкий золотистый оттенок. Моя выбеленная севером и полуподвальной тенью кожа упорно отторгала солнечный свет. Всякий раз по возвращении с летнего отдыха между мной и одноклассниками возникал диалог:

– Где была?

– В Крыму.

– А почему не загорела?

Мама объясняла эту особенность блондинистостью, Мария Ивановна – аристократическим шармом. Я же считала досадной несправедливостью.

– Ладно, тогда просто накупайся, – пожелала Дашка и мечтательно вздохнула.

– Спасибо. А ты объешься клубники и яблок.

– Лучше пожелай мне не оглохнуть от визга племянничков, – хмуро возразила Дашка.

Я предположила, что все может быть не так плохо, если на дачах подберется хорошая молодежная компания. Мы обнялись и попрощались до августа.

Я, как обычно, взяла с собой пару толстых книг, которые собиралась прочесть, и тетрадку для записей – вдруг что-то придет в голову. Папа посадил нас на поезд и, когда состав тронулся, долго бежал по перрону, махал рукой вслед.

Хозяйка, смуглая темноволосая дородная тетя Рената, встретила нас объятиями, как родных, расцеловала в щеки.

– Молодцы, что заранее позвонили, – певуче говорила она, – а то сезон, могла бы ваш домик другим сдать. Сашенька-то как выросла, совсем невеста!

Я негодующе фыркнула. Почему взрослые вечно норовят кого-нибудь просватать? У бабушки Евдокии вообще любимая тема. Встанет с соседками около подъезда, и все об одном и том же: Маша из четырнадцатой замуж не вышла? А Петя из сорок пятой не развелся? А Марь-Иваннина племянница с кем встречается? А Любин сын… Будто нет в мире ничего важнее бесконечной череды свадеб-разводов.

Тем временем тетя Рената начала рассказывать про своего внука Маратика, которому исполнилось семнадцать. Вот про кого мне слушать совершенно не хотелось. Долговязый чернявый Маратик был пренеприятным малым, вечно кого-нибудь задирал. Мне тоже перепадало: когда случайно сталкивались в саду, непременно окликал: «Эй, мелюзга белобрысая!» И норовил щелкнуть по носу или дернуть за волосы. Я, разумеется, в долгу не оставалась, называла его длинным глистом и дылдой, а от щелчков уворачивалась. Раз, обидевшись на «глиста», Маратик попытался оттаскать меня за ухо, а я изловчилась и укусила его за палец. Маратик от неожиданности меня обматерил, но оставил в покое, лишь злобно зыркал вслед.