Александр Минчин - Юджиния Страница 26

Весь день они никуда не выходили. Она измучилась, в последний месяц…

Его поразила одна вещь. Она рассматривала бархатные коробочки с ювелирными изделиями (свои подарки), а потом наклонилась и поцеловала свое обручальное кольцо. И что-то прошептала. Юджиния перехватила взгляд Александра и сказала:

— Оно мне нравится.

Но шептала она что-то другое, и глаза ее были чуть грустны.

Ровно в пять часов он стоял перед кабинетом мистера Нилла.

Ему предложили войти.

Мистер Нилл никак не изменился. Он встал с кресла и сказал:

— Я займу пять минут твоего времени. Не переживай, но если ты не переживаешь, я сознаю, что переживает Юджиния, находясь в такой день — одна.

Александр кивнул.

— Теперь о главном. Я не хочу, чтобы моя дочь выходила замуж за нищего. Поэтому — ты получишь два миллиона долларов, которые за каждый прожитый вами год будут увеличиваться вдвое. То есть следующий год: четыре, потом восемь, шестнадцать и так далее. Не считая капиталовложений и помещения денег, которые я сделаю на твое имя. У нее отдельный капитал.

Он взял со стола кожаное портмоне и протянул Александру.

— Здесь твои чековая, сберегательная и все остальные книжки и бумаги.

Было бы глупо сказать: не надо, его никто и не спрашивал, и он произнес:

— Спасибо, сэр.

— Здесь, — мистер, Нилл взял со стола блестящую стопку, — разные кредитные карточки, все они записаны на мои фирмы. Ты можешь тратить на что хочешь и сколько хочешь, они не лимитированы. Для тебя теперь нет лимитов.

Он протянул ему около пятнадцати карт.

— Я хочу, чтобы ты понимал… почему. Юджиния ни в чем не должна знать отказа. Или нуждаться.

— Конечно, сэр. Благодарю вас, сэр.

— Естественно, кроме сигарет и вина.

Они улыбнулись, впервые вместе.

— Она еще ребенок, — и он задумчиво посмотрел перед собой.

— Завтра тебе придется подъехать к нотариусу и подписать некоторые бумаги. Даже в Америке приходится соблюдать кое-какие формальности. — Он усмехнулся. — После чего вы вступите во владение нашим состоянием.

Александр вздохнул. Самое главное состояние он уже имел, правда, не был уверен: насколько владел.

— Так что потерпи всего одну ночь.

— Меня не волнуют деньги, мистер Нилл.

— Меня не волнует, что волнует тебя. Давая деньги, я забочусь о своей дочери, а не о тебе. И никому не говори, что прежде ты был шофером моей дочери. Перед тем как стать ее мужем.

— Почему, разве в этом есть что-нибудь плохое?

— Слишком многие захотят последовать твоему примеру.

— Но у вас одна дочь? Да? Нилла перекосило.

— Аут, — сказал он, тихо, но ясно. Александр вежливо улыбнулся.

— Сэр, у меня нет слов, чтобы поблагодарить вас.

— Благодари мою дочь, Юджинию. Можешь идти. — Он взялся за золотую коробку с сигарами.

Юджиния уже одевалась. Войдя, он спросил:

— Юджиния, разве мы обедаем не дома?

— Дома. Поэтому я и одеваюсь так.

И тут до него дошло: что это первый обед семьи, на который они приглашены. Вдвоем.

— Да, но у меня нет здесь ничего, кроме вчерашнего костюма. Я должен надеть его?

— Дайана уже привезла твой костюм из дома, его гладят. Он будет готов через минуту.

Он посмотрел на нее ошарашенно:

— Ты поразительная девочка. Как ты помнишь все и знаешь?

— Потому что я американка. Кроме того, я знаю своего отца.

— Поэтому ты была вчера немножко грустна.

— Как ты заметил?

— Потому что я не американец. И кроме того, я знаю тебя.

Она улыбнулась:

— Это наш первый день. Такого не будет никогда. И опустила свою голову к нему на плечо. …Они опоздали на обед ровно на четыре минуты.

И она смотрела на него, слегка улыбаясь: он ненавидел опаздывать.

Клуиз и мистер Нилл встали, когда они вошли. Лишь только оттенок взгляда мистера Нилла выражал удивление. Он не представлял, что, идя со второй половины дома, можно опоздать. На целых четыре минуты.

Но, взглянув на Юджинию, он улыбнулся: она была счаслива. Это была расцветшая майская роза, которая благоухала. От нее невозможно было оторвать взгляда. И мистер Нилл не отрывал.

На накрытом в самом большом зале дома столе из гладкого полированного малахита, с причудливыми разводами прожилок, не было скатерти. И только серебристые салфетки лежали под тарелками. На тарелках два амура целовались. Он улыбнулся, оценив вкус Клуиз. Их приборы стояли рядом.

Наконец мистер Нилл, насмотревшись на дочь, показал им места.

Они сидели друг против друга. Вокруг на стенах ярко горели лампы в виде свечей. Громадная вытянутая люстра свисала над малахитом. Окна были забраны белыми атласными гардинами. Только центр комнаты и они были ярко освещены.

Александр сидел и опять не знал, что делать со своими руками. Он впервые сидел за их столом. Ему было неловко, и лишь мягкая улыбка Юджинии соединяла его с действительностью (напротив) и не давала провалиться сквозь.

Мистер Нилл осведомился, какие вина он пьет, он чуть не проглотил язык, когда отвечал. Мистер Нилл спрашивал его.

Вино было разлито, слуги исчезли.

Мистер Нилл поднял бокал и встал.

— Юджиния, я хочу, чтобы ты была счастлива! И ни о чем не думала. Обо всем буду думать я… и Александр. Ты только должна быть счастлива. Все это… для тебя.

— Спасибо, папа.

Все выпили до дна. За счастье Юджинии.

Начался разговор. Блюда менялись. Доливались вина. Александр по-прежнему не знал, как отрезать кусок и положить его в рот, сразу или постепенно, большой кусок или маленький, не ожидая вопроса или ответа или ждать. Ой!

Он старался изо всех сил и заметил, что Клуиз улыбалась, глядя на него. Он поразился, как воспитанно ела Юджиния, будто ее учили долго и внимательно. Как естественно и натурально получалось у нее это. Гость чувствовал себя неудобно — он понимал, что не должен был сидеть за этим столом, с этими людьми, в этом зале. И что только Юджиния была связывающим звеном сложного архитектурного построения. И что, если звено оборвется…

Он вздрогнул от этой мысли и едва не потянулся поцеловать Юджинию в висок, но вовремя остановился.

Она сидела, грациозно держа голову, и доверчиво смотрела на него. Она была влюблена. Александр подумал: при всем его плохом характере и невыдержанности (как он лично воспринимал себя) ни за что в жизни он не доставит ей огорчения, не обидит ее. Она была теперь его дочь, она принадлежала ему больше, чем природному отцу. Она была больше, чем жена. Он знал, что еще много всякого будет в их жизни, но самое главное — не забывать одного: не обидеть первый раз (потом повторится) — ведь будет невозможно остановиться.