Джилли Купер - Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2 Страница 26

– «Odi et amo», – горько произнесла она. – Прямо о моем браке. Как вы это перевели?

– «Любить и ненавидеть кого-то одновременно – мучительно больно», – ответил Дэвид. – Но я должен улучшить этот вариант.

Обеденный зал был почти пуст. Метрдотель предоставил им столик с видом на реку и затопленные водою луга. Под угрозой надвигающегося дождя люди бежали через мост с зонтами наготове. На далекой отмели увешанный плодами боярышник словно погружал в воду кровавые пальцы. Джорджию мучила головная боль, тоска одиночества, и потому второй бокал «Бакарди» с колой, который он приказал принести для нее, оказался очень кстати. Ей хотелось улучшить настроение. Гай обычно приходил в ярость оттого, что она возится с меню, поэтому она быстренько выбрала закуску и дуврского палтуса, то есть то, что сразу бросилось в глаза. Она выдавила майонез на сырую морковь и цветную капусту и уставилась на реку. Дэвид отметил, что глаза у нее такого же болотисто-зеленого цвета, как и вода в реке, а соски, торчащие под серой майкой, спрятались после горячего душа.

Он не удержался от того, чтобы не потрогать ее веснушчатую щеку, и спросил:

– Почему вы выглядите так молодо?

– Потому что думала, что любима, – грустно проговорила Джорджия, приступая к печальному повествованию о.Гае, Джулии и Рэчел.

Тонкие поджаренные хлебцы в накрахмаленной салфетке, рольмопс, спаржа, яйцо под майонезом и крошечные сладкие зерна кукурузы спустя полчаса так и оставались нетронутыми на тарелке.

– Я вышла замуж за сына епископа, а он обернулся шахматным епископом, ходящим по диагонали, – вздохнула Джорджия. – И теперь, когда меня застукали, он почувствует, что у него еще больше прав кобелировать.

Дэвид, уже давно расправившийся с устрицами, подозвал официанта, чтобы он поменял ее тарелку и наполнил их стаканы.

– И Лизандер не помог?

– Не очень. Сначала Гай встряхнулся. Но он по-прежнему может сделать меня самоубийственно несчастной.

– Так, может, вам уйти?

Официант поставил перед ними по огромному палтусу с кусочками начинающего таять масла с зелеными крапинками.

– Гай не изменится, – проговорил Дэвид, когда они опять остались вдвоем. – Он даже может продолжать любить вас, но, потеряв ваше безоговорочное восхищение, теперь не остановится в поисках этого в каком-нибудь другом месте. А вы уже потеряли своего кумира. Но ведь это еще не конец света, – мягко добавил он. – Развод, конечно, не гарантирует вашего счастья, но может стать концом несчастья.

– Долг пленных – бежать.

– А, может, лучше потихоньку начать копать туннель? Почему вы должны терпеть все это?

Думая о том, как он удивительно мил и как Лизандер совершенно неправильно воспринимает своего отца, Джорджия вдруг выпалила:

– Можете считать это комплиментом. Но я не собираюсь терпеть, если представить... я имею в виду... если найду кого-нибудь по сердцу.

Дэвид вспыхнул.

– А Гай всегда говорил, что я совсем не умею разделывать рыбу, – захихикала Джорджия – выпивка начинала сказываться.

– Я сделаю это для вас, – пододвинув к себе ее тарелку, он погрузил нож в хрустящую, подрумяненную кожу.

«Чудесные ловкие руки», – подумала Джорджия.

– Ну а как вы? – спросила она, когда он собрал прозрачные косточки на краю тарелки. – Уже не так тоскуете о Пиппе?

Дэвид вернул ей тарелку:

– Она была самой прекрасной женщиной из всех, которых я знал.

– Да. – Джорджия опустила голову. – Я видела фотографию, когда обыскивала бумажник Лизандера. Я чуть с ума не сошла от ревности, пока не прочитала, кто она.

«Какие же у него великолепные волосы, – думала она взволнованно, – с прядями седины и черные, как брюки от визитки, и какой великолепный орлиный нос, и еще более великолепные глаза, какой взгляд, твердый и немигающий». Лизандер напоминал его только длинными, пушистыми, изогнутыми ресницами, и Джорджия чувствовала, Дэвид с удовольствием их выпрямил бы, если бы только мог.

– И она была такой же неразборчивой.

– Что? – Джорджия вздрогнула, с трудом отрываясь от своих грез.

– А вот молотый перец, – к ним подошла жена хозяина, размахивая огромной деревянной перечницей.

Неистово желая понять, что она не ослышалась, Джорджия еле дождалась, пока они опять останутся одни.

– Непазбоочивой? – повторила она, не веря.

—Она спала с моим старшим братом Алистером, даже когда уже была помолвлена со мной. Он тренировал скаковых лошадей. И продал Лизандеру этого безнадежного Артура за такую несусветную цену. Впрочем, Алистер был ей верен, она же всегда имела еще нескольких на стороне – молодых преподавателей, старших воспитанников.

– Пиппа? – переспросила Джорджия взволнованно.

– Она была ненасытной, – произнес он жестко. – Когда я возглавлял школу в Йоркшире, перед тем как перейти во Флитли, она на месяц бросила меня ради местного ветеринара. Учителя преподнесли ей прощальный подарок – довольно дорогой холодильник. Шестой класс в полном составе прислал ей телеграмму, где говорилось: «ЧЕМ ЖЕ МЫ ВАМ НЕ ПОНРАВИЛИСЬ?»

Он полностью владел собой, и только руки, вцепившиеся клещами в колени, выдавали его волнение.

– О, мой Бог, – в ужасе сказала Джорджия. – Так откровенно. Как же вы выдержали?

– На гордости, сжатых губах, стиснутых зубах – стереотипный набор. Мужчины не умеют расслабляться, а женщины умеют. В этом их сила.

Джорджия тряхнула головой:

– Я могу здорово расслабиться. С помощью наркотиков. Но мне что-то не верится в вашу историю. Она казалась такой милой и невинной. Почему же вы ее не бросили?

– Вам не понравилось? – спросил метрдотель, увидев нетронутые блюда. Вообще-то он мечтал когда-нибудь-приготовить пирог из несъеденной рыбы и назвать его «Обломки любви». У гостиничного кота Никсона сегодня будет запоминающийся день.

—По тем же причинам, по которым вы не оставляете Гая, – сказал Дэвид. – Наверное, я любил ее.

– Да потом у вас же были Лизандер и другие дети.

– Господи, да я ревновал ее к Лизандеру.

Вот оно! Джорджия почувствовала потребность в хорошем ошейнике и решетке между ними.

– Пиппа боготворила его, – пробормотал Дэвид. – И давала ему все в то время, когда мне не доставалось ничего. Она покрывала его поцелуями восхищения. А я был слишком горд, чтобы просить у нее. Но это не помогало Лизандеру. Александр и Гектор били его, из-за того что тоже ревновали. Я отправил его в другую школу, потому что братья были способнее его, а я не хотел, чтобы это подчеркивалось, он же чувствовал себя таким несчастным, что при каждом удобном случае убегал из школы и приезжал по железной дороге, чтобы повидать Пиппу. Потом во время его второго семестра в школе ликвидировали лошадиные стойла. Он хотел бежать и купить лошадь. Стойла вернули, конечно, но он был так расстроен, что снова убежал. Поэтому я оставил его во Флитли. Я знаю, что я в его глазах подлец. Он ненавидит меня и абсолютно уверен в том, что я сделал его мать несчастной.