Джасинда Уайлдер - На веки вечные Страница 26

— Нет, милый. Я просто рада, что ты приехал на это лето.

Однако в ее глазах было что-то, какая-то искорка.

— Что такое, бабушка? Правда. У тебя есть что-то на уме, и ты знаешь это.

Она рассмеялась и полезла в карман платья.

— Это пришло для тебя сегодня. От Эвер Элиот.

Она усмехнулась и вручила мне сиреневый конверт, глядя на меня понимающим, проницательным взглядом.

— Надушенная бумага, Кейден. Очень интересно.

Бабушка вышла замуж за фермера и всю жизнь прожила тут, но выросла в зажиточной семье на Западном берегу. Она была образована и восприимчива, мудра и безукоризненно вежлива.

Я, краснея, взял письмо.

— Это совсем не то. Мы просто друзья по переписке.

Бабушка все улыбалась.

— Друзья не посылают друг другу письма на надушенной бумаге.

— Мы с Эвер переписывались с прошлого лета. По-моему, надушенные письма — это просто ее затея. Не знаю. Мы же друзья.

— Хм, друзья по переписке? — бабушка отпила из чашки, вытянула палец и, подтолкнув к себе письмо, изучила его.

— Знаешь, это дорогая бумага. Тисненая, сделанная под заказ, надушенная. Бумага из льна, и такого хорошего качества.

Я раньше и не замечал всего этого.

— Хм. Я об этом и не думал. Все, что я знаю, она брызгает на него духами перед тем, как отправить их мне.

Бабушка рассмеялась, прикрыв рот рукой.

— О, Господи, ты — типичный мужчина, Кейден Монро. Дорогой, она не брызгает на него духами — это бумага надушена. Производитель сделал так, чтобы она так пахла. Сегодня ее трудно найти.

Она с любовью улыбнулась мне.

— Я думаю, то, что вы — друзья по переписке, настоящие друзья по переписке, просто чудесно.

— А-а. Теперь мне стало понятнее. Я думал, это было странно. Это и теперь странно, но не так сильно.

Я встал, чтобы положить вторую порцию мяса.

— Она потеряла мать два года назад, и я... — у меня встал комок в горле, и я поправился. — У нас просто много общего.

Через треснутое стекло послышался смех деда, дяди Джерри, Бена и Мигеля, которые подходили к дому. Бабушка показала на письмо.

— Лучше положи это в карман. Если остальные увидят, они не дадут тебе дочитать его до конца.

Я засунул конверт в задний карман и прикрыл его подолом футболки, помахал остальным и поплелся к себе в комнату. Закрыл дверь, запер ее и повалился на кровать с письмом на груди. Открыл его, прочитал. Мне пришлось прочитать его дважды, прежде чем я окончательно понял, о чем оно.

Билли Харпер. Свидание. Первый поцелуй.

У меня закружилась голова.

Билли Харпер. Свидание. Первый поцелуй.

Я сказал бабушке, что мы с Эвер были просто друзьями, что просто переписывались. Это все, что было. Год назад, в лагере, какое-то время мы провели вместе. Мы обменялись несколькими письмами. Тогда почему я чувствовал, что меня предали? Почему, зная то, что Эвер ходила на свидание, целовала парня, а я чувствовал себя так, как будто потерял кого-то?

Я не должен был так чувствовать. Я не имел на это права и знал это. Но даже если и знал, что не должен, то все равно чувствовал. Я снова и снова читал письмо. Хотел написать ей, рассказать, что чувствую, даже если и не знал точно, что чувствую. Меня выбило из колеи, как будто внезапно я потерял равновесие.

На столике у кровати у меня был блокнот. Я потянулся, схватил его, открыл на чистой странице и начал писать. Я не обдумывал, просто писал.

* * *

Эвер,

Похоже, что у твоей сестренки какие-то проблемы с самоуважением. Думаешь, это связано с тем, что вы потеряли мать? Хотел бы я помочь тебе с этим. Просто не знаю. Все мы должны находить утешение в том, кто мы есть как личности. Я многого не знаю, но это знаю. Она не может быть тобой, а ты не можешь быть ей. Ей нужно жить своей жизнью и быть тем, кем ей предназначено быть.

У меня нет братьев или сестер, но я думаю, что эта зависть, про которую ты писала в прошлом письме, довольно распространена. Если у нее есть проблемы с самоуважением, это может выражаться в том, что она завидует из-за того парня. Может, ей кажется, что у нее никогда не будет того, что есть у тебя, потому что ей не нравится то, как она выглядит? Я просто парень, ладно? Очевидно, что я не психолог, а вы двое — девчонки, и ни один парень не может полностью понять девчонку. Но и я внесу свои два цента в эту тему.

До Вайоминга я добрался отлично. Мне нужно было уехать от папы. Он... с ним не все в порядке. Мне тяжело наблюдать за этим, и нужно было уехать от этого подальше. По правде говоря, чем дольше я нахожусь тут, тем больше мне не хочется уезжать. И, знаешь, кроме школы, меня практически ничего не держит в Детройте, но я могу перейти в другую. В Каспере есть старшая школа. Может, я останусь тут. Мне здесь нравится. Здесь спокойно. Дед уважает меня как работника, и с каждым днем на мне все больше ответственности, и с дядей Джерри тоже круто. Бабушка... это бабушка. Спокойная, уверенная, и всегда печет печенья и пирожки. У нее всегда есть кофе и горячая еда, когда мы возвращаемся с ранчо. И она многое понимает. Она знает, когда я расстроен даже тогда, когда не знает дед.

Что касается твоего вопроса об идентичности, думаю, у тебя уникальный взгляд на вещи. Очевидно, что я никогда не сталкивался с той же проблемой, что и ты, потому что я — единственный ребенок в семье. Но... кто знает, кто я? Я не знаю, как на это ответить. Определяет ли, кто я, то, кто мои родители? Вернее, определяло, потому что мама умерла, а папа... ушел. То есть, они взрастили меня, привили мне свои верования и ценности, дали свою ДНК и генетику, которая дала мне мои таланты и то, как я выгляжу? Но еще я продукт общества, верно? Я хочу сказать, сегодняшнее общество отличается от того, в котором жили наши родители, а структура и состав этого общества — очень важный фактор, который влияет на то, кто мы есть, верно? Но ничто из этого не говорит, кто я. Я Кейден Коннор Монро, сын Эйдана и Дженис. Я художник. Думаю, еще я и ковбой. Но кто я еще? Что я? Я не знаю, и даже не знаю, как начать отвечать на этот вопрос.

Здесь я не ребенок. В смысле, в Вайоминге. Думаю, что я больше не ребенок. Смерть мамы заставила меня повзрослеть. И поездка в Вайоминг тоже повлияла. Конечно, это была всего лишь поездка на машине, но каким-то образом то, что я сам принял это решение и сам его осуществил, стерло последние остатки моего детства. От меня ожидают, что я буду просыпаться на рассвете вместе с дедом, дядей Джерри, с Беном, Мигелем, Райли и другими рабочими на ферме. От меня ожидают, что я не буду жалеть сил, и пока становлюсь старше, на меня как на внука деда возлагают все больше ответственности. Я работаю от восхода до заката, семь дней в неделю. А в какие-то дни — и до рассвета, и после заката. Вообще-то, я только что вернулся домой после того, как двадцать часов проскакал на лошади вдоль всего забора по периметру ранчо деда, чинил поломки и ловил некоторых сбежавших лошадей. Я говорю буквально, когда говорю двадцать часов без остановки. Мы начали в четыре утра, а сейчас больше двух часов ночи, и мы только что приехали. Пока я пишу письмо, на мне надеты ботинки, но я так устал, что слова плавают на странице. Буду удивлен, если письмо вообще удастся прочитать. Но, если честно, я не возражаю против работы. Это занимает меня, отвлекает от мыслей про маму и папу.