Мария Чепурина - Три встречи в Париже Страница 27

Кого, спросите вы? Да Жан-Батиста же!

Да-да, в своем дворе, в московском спальном районе!

Он шел, засунув руки в карманы и глядя мимо меня. Ошибки быть не могло: все черты лица и даже родинка совпадали с тем, что я увидела на фото!

«Он приехал! — промелькнуло в голове. — Он сделал мне сюрприз!» Но уже в следующую секунду я поняла, что радоваться нечему. Я не давала Жан-Батисту своего адреса. Да и не стал бы он делать вид, что не узнает меня, если б на самом деле приехал. Вернее… если б он существовал! Ведь все это время я переписывалась с каким-то приколистом из своего двора!

Что ж, это ему с рук не сойдет!

Собравшись с мыслями, я догнала негодяя (а он уже успел пройти мимо меня и почти скрыться из виду) и преградила ему путь.

— Бонжур, месье! Коман са ва?[12]

— Че? — сказал парень.

— Ах, «че»? Вы забыли французский язык?! Как же так, месье? Вас же зовут Жан-Батист, вы же в Париже живете! — выдавила я, стараясь придать голосу саркастическую интонацию и не выдать подступающих к глазам слез.

— В каком еще Париже? Ты больная?

— Это ты больной, придурок! Какого черта надо было играть в эти игры? Выдавать себя за иностранца, переписываться со мной по-французски, болтать про любовь! Чтобы поржать потом, да?!

— По-французски? — Удивление не сходило с лица предполагаемого обидчика, а только усиливалось. — Ты смеешься? Я французского не знаю! Я, блин, и по-русски-то с ошибками пишу!

— Мне наплевать, как ты пишешь по-русски! Мне даже наплевать, как тебя звать на самом деле! Просто не думай, что можешь поиздеваться надо мной безнаказанно и забыть! Ты пожалеешь, понятно, урод?!

— Да не издевался я над тобой! — парень приложил руки к груди, и на секунду мне показалось, что он не врет. — Я вообще тебя не знаю! Расскажи хоть, что случилось? Кто обидел? Может, вместе разберемся?

— Случилось то, что один нехороший человек выдал себя за того, кем не является, и завел со мной интернет-роман! И этим человеком был ты!!!

— Да с чего вдруг я-то?!

— Да с того! Я фотку твою видела!

— Постой… — парень задумался. — Что-то припоминаю… А ты случаем не Лиза?

— А, так у тебя было несколько таких жертв! Ты даже имен их не упомнишь, получается?

— И ты из французской школы? — спросил «Жан-Батист», проигнорировав мой предыдущий комментарий.

— Да, представь, из французской.

— Все понятно, — парень улыбнулся. — Пойдем-ка со мной!

Он попытался взять меня за руку, но я вывернулась. С чего это он ухмыляется? И почему я должна с ним куда-то идти?

— Да не бойся ты! Я не обижу. Нормальный пацан я. Хочешь, даже паспорт покажу?

— Да на фиг мне твой паспорт!

— Ладно, так пошли. Тут рядом. В соседнем доме…

— Что в соседнем доме?!

— Твой француз, — и парень усмехнулся.

Несколько минут спустя, поднимаясь вместе со мной по лестнице, Кирилл — а «Жан-Батиста» на самом деле звали именно так — рассказывал мне:

— Брат у меня есть. Единокровный. Родители развелись, когда я был мелкий, отец женился на другой женщине, родил с ней второго мальчика. Я с матерью живу в другом районе, но папку и братана навещаю периодически. Вот братан и говорит мне в прошлый раз: влюбился, мол, в девчонку, а ее одни французы интересуют. Написал ей под видом француза, вроде канает. Но фотка нужна. Вот он и попросил разрешения мою рожу тебе послать. А мне-то какая разница? Шли, говорю, кому хочешь. Сказал и забыл. А теперь оно вон как случилось…

Я не ответила. Просто не знала, что говорить, и шла за Кириллом, перебирая в голове знакомых парней.

— А как зовут твоего брата? — спросила я, когда мы достигли четвертого этажа.

Кирилл не ответил. Он уже был у нужной квартиры и жал на звонок.

— Вернулся? — раздалось из-за двери. — Забыл что-то?

Да это же был голос…

Дверь распахнулась.

— Лиза?!

— Ваня?!

Это был Ваня Смородинский, мой одноклассник! Тот самый, что месяц назад объяснился мне в любви. Тот самый, что не представлял собой ничего особенного и не считался достойным такой принцессы, как Лиза Маркизова.

Оказывается, он был не просто тихим ботаником. Не просто серостью, способной рассуждать лишь о Толстом с Достоевским и правильной расстановке диакретических знаков!

Он был мерзавцем! Обманщиком!

Быстро развернувшись, я побежала вниз по ступенькам.

Вечером я получила письмо:

«Дорогая Лиза!

Обращаюсь к тебе так, потому что ты действительно очень дорога мне. Сначала я обратил внимание только на твою красоту, потом на характер, потом на ум. Потом мне стало ясно, что ты самая прикольная девчонка в нашем классе, в нашей школе, в нашем городе… Понял, что хочу быть с тобой и больше ни с кем. Короче, влюбился. Ты это знаешь.

Почему же я обманывал тебя? Наверное, от трусости. Или от неуверенности в себе. Настя рассказала всем, что ты общаешься с французскими парнями на сайте знакомств, что собираешься найти себе иностранца и, если удастся, уехать в Париж навсегда. Я не мог допустить этого! Не мог достать тебя в другой стране иначе, как по Сети, и не мог не воспользоваться тем, что показалось мне отличным шансом.

Я надеялся, что под маской француза ты взглянешь на меня иначе. И мне показалось, что это произошло. Я и мечтать не мог, что наше общение окажется таким интересным, таким душевным!

Когда мы переписывались, мне казалось, что я не так уж и сильно обманываю тебя. Я писал про то, что думаю. Я поддерживал те темы, которые мне действительно интересны. Я не взял чужое имя, а просто перевел свое: ведь Жан-Батист — это Иоанн Креститель, а у меня именины как раз в его день. Я не послал тебе фотку какого-то киноактера или случайного человека из Интернета. Я взял портрет брата, поскольку похож на него. И, говоря о чувствах к тебе, я тоже не врал.

Наверное, надо было раскрыться раньше. Подойти к тебе и признаться во всем, как только ты приехала. Или даже раньше рассказать. Но я боялся — именно того, что сейчас случилось. Я сам не знал, как выпутаться из этой ловушки. И теперь я не знаю, что делать, кроме как попросить у тебя прощения.

Лиза, прости меня, пожалуйста!

Все, что я сделал, произошло только потому, что я очень хотел, чтобы ты была моей девушкой.

Ваня».

На письмо я не ответила.

Эпилог

Прошло несколько дней. Я по-прежнему злилась на Ваню и в классе, встречая его, притворялась, что мы не знакомы, и не здоровалась. Он тоже не предпринимал новых попыток к примирению, и это убеждало меня в том, что со Смородинским не следует иметь ничего общего. В классе о своем дурацком интернет-романе я никому не сказала, Ваня тоже держал язык за зубами, так что сведения о нашей переписке, к счастью, не распространились. Правда, в какой-то момент ребята обратили внимание на то, что мы демонстративно не разговариваем друг с другом, и стали строить домыслы на этот счет. Но уже к концу января им это надоело, и на нашу со Смородинским вражду перестали обращать внимание.