Светлана Демидова - Любовь к человеку-ветру Страница 27

Отец и дочь о чем-то тихо разговаривали в коридоре. Видимо, Витька объяснял Маше, что за гость дожидается ее в кухне. Александр Григорьевич весь подобрался, пригладил волосы, еще раз поправил галстук и даже успел спрятать под стул, на котором сидел, полупустую бутылку вина и хрустальный стаканчик. Когда Маша вошла в кухню, он чуть не задохнулся от волнения. Он любил ее. Как же он ее любил.

– Маша-а-а… – только и смог произнести он.

– Зачем ты пришел? – как-то отстраненно спросила она, закрыла дверь и уселась напротив него на кухонный диванчик, сложив руки на груди и положив ногу на ногу.

Закрылась от него. Да, она явно не хочет с ним разговаривать. Но почему? Александр Григорьевич и не заметил, что это вырвалось у него вслух.

– Что почему? – спокойно спросила Маша.

– Почему ты ушла?

– А тебя это заинтересовало только сейчас? – Она бросила быстрый взгляд на яркий календарь, висящий в простенке.

Павловского это взбодрило. Раз она посмотрела на календарь, значит, считала дни, значит, не разлюбила…

– Маша, ты же знаешь, я человек бизнеса! Я не мог прийти раньше… – решительно начал он, но она перебила его язвительным вопросом:

– Дела компьютерной фирмы в таком плачевном состоянии, что ее нельзя оставить без босса даже на пару часов?

Александр Григорьевич как-то сразу взмок настолько, что пришлось вытереть повлажневшую переносицу. Неужели знает об игорном зале? Нет… Не может быть. Откуда?

– Маша! Мне поступило предложение купить новое оборудование… – Павловский понес первое, что пришло в голову. – Надо было срочно решать, срочно ехать. Или я бы упустил…

– Саша! Какое оборудование? Оборудование по ремонту компьютеров – это мозги твоих сотрудников и маленькие кейсы с дисками программ и отвертками, чтобы снимать стенки системных блоков!

– Маша! Ты ошибаешься…

– Может, и ошибаюсь, но не сильно. Ты все время обманываешь меня, Саша!

– Нет, я не обманываю! Я еще занимаюсь… продажей самой компьютерной техники… иногда перепродажей старой… Не говорил, потому что тебе это могло не понравиться. Сделки бывают разного рода… Это бизнес, Маша!!! Это деньги, на которые мы жили, черт возьми!! – В конце своей тирады Павловский уже вернул своему голосу твердость. Ему понравилось, как ловко он выкрутился из неприятного положения.

– Если ты думаешь, что для меня так важны платья от Зои Малиновской или твои… приемы, ради которых я должна догола раздеваться в каких-то подсобках… опять начала Маша.

– Машенька… – теперь уже Павловский перебил ее. Он хотел броситься к ней на диванчик, но вовремя понял, что еще рано. Молодая женщина сидела, все так же напряженно скрестив руки и ноги. – Прости ты меня, старого дурака. Я давно жил один, подчиняясь лишь своим правилам. Я уже забыл, как это… думать о женщине, которая рядом… Я путаюсь, Маша… Прости, пожалуйста!

Теперь Александр Григорьевич говорил чистую правду, и его искренность, похоже, проняла Машу. Она наконец расплела руки и ноги. Павловский решил ковать железо, пока оно горячо.

– Я же люблю тебя, девочка моя, неужели ты не чувствуешь этого? – проникновенно спросил он.

Маша посмотрела на него странным долгим взглядом и, будто раздумывая над этим вопросом, несколько замедленно произнесла:

– Чувствую… Да… Любишь…

– Ну вот… – Он привстал со стула, но Маша нетерпеливым жестом посадила его обратно.

– Я долго думала о нас, Саша, – сказала она, – и, перебрав день за днем, вдруг сообразила, что за месяцы совместного житья мы почти не говорили друг с другом. Я не замечала этого, потому что была очень счастлива близостью с тобой. Кроме того, я много трудилась, чтобы привести в порядок квартиру, и тоже уставала. А здесь, дома, я поняла, что совсем не знаю тебя…

– Брось! Ты знаешь меня с детства!

Маша покачала головой и с горечью произнесла:

– Ты и сам не веришь, что это так. Ты не пускал меня в свою жизнь. Ты держал меня в своем доме только для постели, Саша!

– Ерунда! Впрочем, нет, не ерунда! Когда люди только сходятся жить вместе, постель… она всегда на первом плане… Мы просто не успели ничего другого. Ты обиделась и ушла. Возвращайся, Машенька! Все теперь будет по-другому, вот увидишь! Клянусь, чем хочешь, я никого в своей жизни не любил так, как тебя! Возвращайся!

– Нет, Саша. Я думаю, что еще рано. Нам надо какое-то время пожить отдельно…

– Когда так говорят, это обычно означает, что расстаться надо навсегда. Это просто оборот такой… щадящий… Ты больше никогда не вернешься ко мне?

Павловский спросил это так тихо и горестно, что Маша болезненно передернула плечами. Александру Григорьевичу показалось, будто молодая женщина хотела броситься к нему на шею, но силой воли удержала себя от этого невольного порыва.

– Машенька… – Он сам шагнул к ней, присел наконец на диван и обнял за плечи. – Любимая…

Он потянулся к ней губами, и она даже позволила поцеловать себя в шею, но потом резко рванулась от него и глухо проговорила:

– Я не до конца поняла себя, Саша. Не разобралась… Пожалуйста, не принуждай меня ни к чему. Может быть, я вернусь к тебе… Но сама. Если пойму, что не смогу без тебя жить, – вернусь. А сейчас… пожалуйста… уходи…

Маша подняла на него глаза, и Павловский прочитал в них, что уйти все-таки придется. Сейчас. Но он искренне надеялся, что она вернется к нему… позже… Слишком уж затрепетало женское тело, когда он коснулся губами Машиной шеи. Если бы он сумел добраться до губ, то девушка вернулась бы к нему сегодня же. Но он не станет гнать лошадей. Пусть это случится позже. Пусть завтра. Или послезавтра. А еще лучше – через месяц. Он продаст этот чертов зал, и они с Машей начнут жизнь с чистого листа. Может быть, чтобы освободиться и очиститься от прошлого, он даже расскажет ей все.

Ничего не ответив Маше и даже стараясь не смотреть на нее, Павловский вышел в коридор. Витька из комнаты не появился, проводить старого друга не пожелал. Александр Григорьевич не расстроился. Он ушел от Задорожных в приподнятом настроении. Маша не смогла скрыть, что любит его. Тело ее выдало. А значит, все еще будет хорошо. Очень даже хорошо!

Маша терзалась и мучилась. Она наотрез отказалась обсуждать с отцом то, о чем они разговаривали на кухне с Сашей. Она вообще избегала разговоров о Павловском. Маша часто ловила на себе тревожные взгляды отца, но ничем не могла его утешить. Она никак не могла разобраться в себе. Она помнила, как ей стало невыносимо жарко, когда Саша коснулся губами ее шеи. Ей тогда хотелось прижаться к нему тесней тесного и прошептать: «Люблю». Но стоило ему уйти, и наваждение мгновенно исчезло. От разговора опять осталось неприятное ощущение. Александр Павловский в очередной раз сфальшивил, но вот в чем…