Алиса Ферней - Речи любовные Страница 27

— А ты не забыл, что ты идешь туда один? Я тебе говорила: у меня деловой ужин.

Радость, переполнявшая ее при мысли об этом ужине, перевешивала неприятное ощущение, что приходится таиться от мужа.

— Ужин… — протянул он, надеясь, что она добавит хоть что-то, но расспрашивать не стал. Лишь позволил себе уточнить: — Ты совсем не придешь? Даже после ужина?

— Право, не знаю, во сколько он закончится. — Она обняла его за шею. — Ты не расстроился, что я тебя бросаю?

Она была способна на большую нежность.

— Нет, я радуюсь, когда вечер доставляет тебе удовольствие.

«Какой он милый!» — подумала она. Усиливало ли это чувство вины, которое она испытывала? Она слегка коснулась было губами его губ, но, поскольку он не выпускал ее, держа за талию, поцеловала его. И лишь после этого отстранилась.

— Тебе не нравится целоваться со мной, — с улыбкой проговорил он. — У нас такая высокоинтеллектуальная любовь.

Она покачала головой:

— Да нет.

— Как это нет?!

— Вспомни, каким красивым, но глупым ты мне казался!

Они рассмеялись. Вспоминать об их скоропалительном знакомстве было для обоих удовольствием.

— Это недолго длилось, я быстро раскусила: ты умный и сумасбродный!

— А я решил, что ты ангел, хотел забраться в твои крылья и заснуть.

— Ах какие мы! — важным голосом проговорила она. Ее лицо было так близко, что он мог разглядеть поры и светлый пушок кожи. Но даже ему она старалась не позволять этого. И попыталась высвободиться из его объятий. Он еще крепче сжал ее:

— Я тебя не выпущу! Не очень-то приятно быть слабее? Не хотел бы я впасть в зависимость от чьего-то настроения.

С этими словами он поцеловал ее в щеку и выпустил, как выпускают птичку.

Она и упорхнула. А вечером того дня сидела на террасе кафе в своем желтом платье и кокетничала:

— Не станете же вы звать меня «госпожа такая-то»!

Так, из-за полного захвата чьим-то взглядом на расстоянии Марку Арну предстояло без жены провести вечер. Сына забрала бабушка. После работы Марк завернул домой. Тишина и полумрак пустого помещения обрушились на него. Он утерял привычку оказываться дома в одиночестве. Кто-то закрыл ставни на всех окнах, чтобы сохранить прохладу. Видимо, жена побывала дома днем. Она ни словом не обмолвилась, где проведет этот вечер. Даже знай он, где она и с кем, ход его мыслей, его убеждения вряд ли приняли бы иное направление. Когда и впрямь повезло чего-то не ведать, не ведаешь ведь и того, что тебе повезло. Как бы там ни было, но жены ему не хватало. Идти куда-то одному, смеяться, разговаривать без своей второй половины не очень хотелось. Какая печаль может исходить от пустого помещения! В данный момент оно принадлежало долговязому субъекту, слоняющемуся из кухни в гостиную, из гостиной в спальню. Все, что он делал, он делал с мыслью о Полине: сбрасывал несвежее белье в большую корзину, принимал душ, брился, гляделся в зеркало, проводил рукой по подбородку, переодевался в простую, не стесняющую движений одежду. Полина! Как он любил ее! Как привык к ее присутствию! В какой-то миг он заметил брошенные на кровать вещи, которые жена надела утром у него на глазах, и машинально отметил про себя, что она переоделась к ужину. Правда, он не видел, с каким тщанием она это сделала: а если бы видел, то догадался — у нес встреча с мужчиной, она хочет ему понравиться, и это далеко не безобидная встреча. Но поскольку всего этого он не знал, то и был счастлив.

— Я не ревнив, — часто говорил он жене.

И хотя это было так, Полина со смехом протестовала:

— Лжец!

Она догадывалась, что он ревнует, но замаскированно, скрытно, так, чтобы не было стыдно. От нее не укрылись ни пренебрежительные манеры, ни непроницаемое выражение лица, появляющееся у него, когда он желал отвадить иных из ее друзей, к которым в той или иной степени ревновал. Обычно после этого он подвергал их критике, а они, верно, не могли взять в толк, что за сумрачного субъекта нашла себе их подруга Полина.; Ей было смешно, но виду она не подавала.

— Ты ревнуешь.

— Думай так, если это доставляет тебе удовольствие!

— Я ревную к твоему прошлому, и хоть это глупо, ничего не могу с собой поделать, — признавался он.

Больше всего он не переносил женщин, раскрывающих мужьям и малознакомым людям перипетии своего интимного прошлого. Полина соглашалась, что это вульгарно и дурно пахнет. Да и по многим другим вопросам они хорошо понимали друг друга. Они составляли веселую живую пару. Об этом свидетельствовали как их расхождения во взглядах, так и взаимопонимание..

— Я думаю, ты отдаешь себе отчет, что я никакой не ревнивец, — сказал Марк утром. — И проведу этот вечер без тебя, даже не зная, чем ты будешь занята.

Это был его способ подвести жену к тому, чтобы она открылась ему, но на сей раз она не пожелала ничего говорить; он даже мог заметить, что она не стала, как обычно, успокаивать его, шепча: «Не стоит беспокоиться, я буду с такой-то».

Напротив, она рассмеялась, как девчонка, радующаяся тому, что провела кого-то.

— Я не ревную, — продолжал он, — я не знаю, как ты проводишь свое время. Ты говоришь «Я рисую», но откуда мне знать, так ли это?! Я ни разу не видел ни одного рисунка. Я не спрашиваю, с кем ты видишься, кто тебе пишет, куда ты идешь и с кем. Если уж это ревность!..

Она улыбалась. Ей было не по себе от его монолога, потому как именно в этот день она намеревалась обмануть его. Обмануть? Это было именно так, поскольку не все было сказано начистоту. Впервые она по-настоящему вникла в смысл слова «утаить». Она могла сказать себе: «Я не делаю ничего плохого». Именно так она и думала, но не говорила. Говорить так самой себе было смешно, тогда как думать, глубоко осмысливать, верить в это — вовсе не было смешным.

— Не задерживайся слишком поздно, я беспокоюсь, когда ты возвращаешься одна. Ты ведь такая красивая!

— Хорошо, постараюсь вернуться пораньше.

— Ты можешь доехать в такси до клуба, и мы вместе вернемся домой.

Что тут ответишь? Он мог неправильно истолковать ее молчание.

— Попробую.

III УЖИН

1

Для ужина они подыскали тихий ресторанчик, где бы никто не слышал их речей, пусть даже им самим еще было неизвестно, куда заведут их слова. Гораздо лучше понимая свои чувства, чем то, на что могут отважиться, они сидели друг напротив друга за столиком на две персоны. Он был настолько мал, что они могли соприкасаться коленями. Но не соприкасались. Неловкость как рукой сняло, во всяком случае, ту, которая возникла в начале встречи из-за необычности ситуации, создавшейся по причинам, не высказанным вслух. Не так уж часто случается быть рядом с кем-то, вовсе не близким тебе, делить с ним трапезу, не будучи способным признаться в причине этого соседства. Они не были друзьями и не могли ими стать. Как не были и сотрудниками. Предстояло ли им вместе заняться каким-то делом? "Нет и нет. Так почему они сидели друг против друга, открывая для себя своего визави и смеясь? Не было ни одной причины, которую можно было счесть вполне законном. Была лишь сила притяжения, такая, что даже бросалась в глаза: написанное на обоих лицах повышенное внимание выдавало некоторое подспудно пробивающее себе дорогу намерение. Ни одного слова еще не было произнесено, а между тем все было ясно: они поглощены друг другом.