Наталья Костина - Слишком личное Страница 27

Она так задумалась, что не заметила острого края осколка, которыми была буквально нашпигована земля виноградника. Одно неверное движение – и рваный, как будто специально отточенный край металла вошел ей в руку, вспорол загрубевшую на ладони кожу так же легко, как ножницы режут тонкий бумажный лист. Арина еще не почувствовала боли, но кровь хлынула сразу, выплеснулась струей, и она охнула, пытаясь зажать порез. Стешка-цыганка, которая шла параллельно по соседнему ряду, обернулась на ее вскрик, подбежала, заголосила. На шум сбежались еще несколько женщин – кто принес воды, кто уже рвал на полосы белую головную косынку – затянуть рану. Кровь все не останавливалась, сочилась сквозь ткань, и пришедший на бабий грай[3] бригадир велел ей:

– Ты, Касьяновна, давай дуй в медпункт. Ишь хлещет-то из тебя, как из недорезанной свиньи… Да, жаль, водовозка-то ушла, на лошадке-то оно бы живей было. Ну ничего, у тебя рука, не нога, дойдешь. Все одно иди, работница из тебя сейчас никакая.

Выбравшись на верхнее шоссе, она пошла. Солнце палило ее непокрытую голову – платок весь изорвали на повязку. Волосы ее, живые, невыгоревшие, собранные в тяжелый узел на затылке, отливали золотом, раненую руку она баюкала в другой. Но это, видно, был еще и день такой – не пройдя и ста метров, она попала ногой в выбоину, оторвала подошву от старенькой парусиновой туфли, такой удобной и незаменимой на работе. Сначала думала выбросить, но уж больно жалко было притершейся по ноге обувки – авось найдется в поселке умелец, починит. Хотя умом и понимала, что уже никакой починки не снесут эти сто раз чиненные туфельки, растерявшие под многочисленными заплатками свою первозданную плоть. Идти с наполовину оторванной подошвой стало невозможно, и она пошла босиком, прижимая к груди перевязанную правую руку, а в левой неся балетки. И так ей было жалко всего: и себя, и неудавшейся жизни, и даже этой ветхой, все равно рассыпавшейся бы через неделю-другую обуви, что, задумавшись, она не услышала звука приближающейся машины, не уступила дороги, и только громкий резкий сигнал заставил ее шарахнуться в сторону. Она уронила свою ношу, сердце бешено заколотилось, машина прошла мимо, а потом вдруг остановилась, дала задний ход и затормозила почти вплотную к женщине.

– Простите, что напугали. Вас подвезти?

Она действительно испугалась и поэтому не сразу сообразила, что соглашаться было не нужно – машина в этих краях была редкостью и ездило на машинах исключительно начальство. Все «свои» машины она знала наперечет, а эта была какая-то особенно большая и блестящая, и начальство в ней, должно быть, сидело не маленькое. Но она только глупо таращила глаза и ужасно смутилась, когда шофер вылез из лимузина и, подойдя, распахнул перед ней переднюю дверь – как перед королевой какой-нибудь, подумала она. Неловко села на предложенное место, щеки у нее горели, рваные туфли пришлось положить прямо в подол сарафана, повязкой, которая насквозь пропиталась кровью, она мазнула по светлой обивке салона и растерялась, расстроилась. Машина сразу же ходко пошла в гору, и шофер, и тот, кто сидел сзади, либо не увидели кровяного пятна на обивке, либо сделали вид, что не заметили. Это ее еще больше огорчило и сконфузило, и, когда сидящее сзади начальство соизволило спросить, как ее зовут и куда ее отвезти, она сухо ответила, что зовут ее Арина Касьяновна Сычова и что она заместитель бригадира полеводческой бригады совхоза «Красный партизан», а везти ее нужно в больницу. Шофер только бросил коротко:

– Слушаюсь.

И доставил ее прямо к крыльцу центральной Судакской больницы. Остановившись у белых колонн приемного отделения, водитель снова вышел и открыл перед ней дверь машины. От ощущения, что ее выставили полной дурой – завезли бог знает куда! – с парой порванных туфель в руке, совершенно без денег, босую, в стареньком, вылинявшем под мышками до невнятного серого цвета и заляпанном кровью сарафане, она разозлилась… Да почему ж завезли – она сама, потерявшись от нелепости и какой-то нереальности происходящего, велела ему сюда ехать, а он и послушал! И тот, второй, который сзади, ничего не сказал! Однако делать было нечего, и Арина кое-как выбралась из машины, взошла на крыльцо приемного покоя, а исполнительный подчиненный начальства, которое она так и не увидела, зачем-то двинулся следом за ней. Войдя в приемный покой, шофер о чем-то потолковал с сидящей за столиком толстой санитаркой, и та, шумя своим колом стоящим от крахмала халатом, куда-то удалилась.

Другая санитарка, с красным вышитым крестом на груди, явившаяся вскоре после ухода первой, приняла из рук Арины бывшие балетки и зачем-то усадила ее на стул мерить температуру. Сама же заспешила куда-то, деликатно притворив за собой высокую дверь с замазанными белой краской стеклами. Градусник был холодный, мокрый, пах хлоркой и норовил выскользнуть из подмышки, куда его велел сунуть медперсонал. Пока Арина воевала с непривычной вещью и удивлялась, куда и почему это все от нее сбегают, из двери появился врач, препроводивший ее без дальнейших разговоров и измерений вглубь больницы, в хирургическое отделение, где ее руку вымыли и зашили так, что она даже ничего не почувствовала.

Получив обратно свое имущество, завернутое в белую марлю и перевязанное бечевочкой, и недоумевая, как теперь попадет обратно в свой поселок, она вышла под яркое полуденное солнце на больничное крыльцо и несказанно изумилась: большой блестящий автомобиль был все еще здесь. Вышколенный водитель в военной форме открыл перед ней дверь так, как будто он делал это постоянно. Однако на этот раз он усадил ее на заднее сиденье – и она, увидев сидящее в машине начальство, в замешательстве обернулась к шоферу.

– Присаживайтесь, Арина Касьяновна, не стесняйтесь, – пригласил мягкий приятный голос из глубины салона, и только теперь она решилась взглянуть на его обладателя, посмотрев ему прямо в лицо.

Лицо оказалось мягким, округлым, с серо-зелеными пристальными глазами и несколько расплывчатыми чертами, совершенно не подходящее к глубокому низкому баритону.

– Аристарх Сергеевич, – представился ей обладатель круглого лица и дорогого темно-синего шевиотового костюма.

– Арина Касьяновна, – еще раз зачем-то напомнила она. – Большое спасибо.

Она совсем стушевалась. Вся злость на то, что ее завезли куда-то к черту на кулички, испарилась. Осталась только растерянность. Непонятная игра, которую вел с ней собственник дорогого лимузина, шофера и синего костюма, поставила ее в тупик.