Кэтрин Уокер - Остановка в Венеции Страница 27

Круглый сводчатый храм, по ощущениям, где-то на холме, рядом море, ночь. В храме сумрачно, к потолку поднимаются струйки дыма. Пола нет, вместо него длинные доски, перекинутые через земляную яму, похожую на берлогу, где расхаживают, утробно рыча, львы. Я должна бы испугаться, но страха почему-то нет. Я стою в темноте, на мне туника. Воздух соленый и влажный. В противоположной арке появляется мой старый университетский знакомый, теперь выдающийся доктор наук, тоже в тунике или в тоге, со львом на поводке. Моя первая мысль, что он явился напугать или наказать меня, он спокоен, а я тревожусь. Тут я нижу, что тоже держу на поводке львицу — она у меня на спиной, огромный палевый настороженный зверь. Я кладу руку ей на голову, и по спине пробегает возбужденная дрожь. Львица держит в пасти тряпичную куклу. Мы ступаем на доску, перекинутую через яму, и начинаем двигаться через пропасть. Тряпичная кукла пропадает, поступь львицы мягка и величава. Я чувствую, как моя спутница натягивает поводок, всем телом ощущаю, как уверенно ее тяжелые лапы опускаются на узкую планку. Мы словно парим над пустотой, над другими львами, которые теперь совсем настоящие, грозные, рыщут где-то под нами, шлепают лапами, но я вся свечусь от ясной радости. Кричит птица, и храм заливает светом.

Утром, после кофе, я уговорила Люси подняться со мной на чердак, уверяя, что теперь он наверняка сияет стерильной чистотой. Она рассмеялась и поддалась на уговоры. Мы зашагали по коридорам и переходам вслед за Аннунциатой, открывающей перед нами двери. Лео шнырял по пустым комнатам, обнюхивая все углы.

— Боже, как давно я сюда не заходила, — вздохнула Люси, — какое тут все заброшенное. А когда-то именно здесь, в конторской части, кипела жизнь, потому что еще жив был весь город. Купцы были настоящими героями Венеции. На великое искусство нужны большие деньги.

Она двигалась с поразительной порывистостью, без колебаний штурмуя ступени. Представляю, какой реактивной она была в молодости.

Аннунциата распахнула чердачные окна, и в дом вошло новое ослепительное утро. Сундуки безмолвствовали, как воплощение вопросов без ответа.

— Вот они, — сказала я.

— Они.

— Взгляните на этот, он самый загадочный.

Я подняла крышку, маслянисто блеснула выделанная кожа, но сундук, вопреки моим ожиданиям, оказался не совсем пуст. Внутри обнаружилась коробочка, разрисованный деревянный ларец с пасторальной сценой на фоне зеленого пейзажа.

— Какая прелесть! — воскликнула Люси.

Под крышкой оказались бумаги и шкатулки поменьше.

— Клад! — продолжала восхищаться синьора.

— Можно взглянуть? Нам разрешается?

— Это ведь наша собственность, милая.

Я вытащила и развернула пожелтевший листок бумаги. Он поддавался с трудом, бумага оказалась жесткой. Письмо.

— Можете прочесть? — Я протянула письмо Люси. Она, сосредоточенно сдвинув брови, пробежала текст глазами.

— Не очень. Почерк старинный. Разве что отдельные слова разбираю, тут и вот тут. Оно адресовано какой-то Кларе, дальше что-то про regalo, подарок, дар, преданность дару, кажется, глубокое восхищение… чем-то, мое сердце никогда… что-то там, una perla, жемчужина, una benedizione, благословение, una speranza, надежда, дальше неразборчиво, подписано одной буквой, Z. Маттео должен разобраться. Что там еще есть?

Я вытащила остальные бумаги.

— А что в коробочках? — спросила Люси. — Открой вот эту.

В маленькой шкатулке, обтянутой зеленым сафьяном, оказалась жемчужина — огромная золотисто-розовая натуральная жемчужина. В другой, тоже кожаной, — простое золотое кольцо с сапфиром. В прямоугольной шкатулке побольше — жесткие, отслужившие свое кисти. Локон тонких светлых волос, завернутый в узорчатую бумагу. И еще стопка бумаг, кажется, все письма.

— Чья-то жизнь, — произнесла Люси, оглядывая две крохотные шкатулки.

И прекраснейшие наряды. Которых теперь здесь нет. Во мне снова шевельнулась досада на Пиа с ее рвением. Впрочем, почему бы ей не увезти платья? Ведь Кларе, золотистой жемчужине, они уже не понадобятся.

В резном шкафу мы откопали стопки высохших, покоробившихся документов и переплетенные книги, но просматривать не стали, слишком их было много. Остальные сундуки стояли пустые, если не считать травяной шелухи на дне. Благоухание уже немного выветрилось, исчезло вместе с платьями. Один из сундуков уступал остальным по глубине, а дно его было выстелено бумагой с другим узором. Сундуки напоминали разоренные могилы.

Мне стало грустно. Люси дотронулась до моего плеча и взяла в руки разрисованный ларец.

— Мы сбережем все это для нее, — сказала она. — Ее вещи останутся у друзей.

— Что символизируют львы, Маттео?

Мы сидели за обедом.

— Львы?

— Лев, дорогуша, — это символ Венеции, — вмешался Ренцо. Сегодня он держался поживее. — Крылатый лев евангелиста Марка, чьи святые мощи были, скажем так, вызволены из александрийского плена двумя предприимчивыми венецианцами в девятом веке и перевезены к нам в Венецию, где и стали священной реликвией. Pax tibi, Marce, evangelista meus: мир тебе, Марк, мой евангелист. Пусть кто-нибудь сводит вас посмотреть работы Карпаччо, — предложил он, накалывая на вилку кусочек подрумяненной на гриле рыбы.

— Еще есть лев святого Йеронима, — добавил Маттео, — укрощенный милосердием святого ученого мужа. Множество львов на полотнах эпохи Возрождения. «Цирцея» Доссо Досси, где лев — близкий друг.

— Символ языческого бога солнца и Аполлона, — продолжал Ренцо, не переставая жевать, — которому поклонялись от Персии до Рима, стал символом Христа, льва от колена Иудина. Сила и храбрость, отличительные знаки римских легионов. Александр на одной из монет изображен в львином головном уборе. Также британский лев. И разумеется, bocca di leone, здесь, в Венеции — сильнее некуда.

— Что такое bocca di leone? — спросила я.

— Львиная пасть, — перевел он. — Урны для доносов в виде львиной морды с открытой пастью, развешанные по всему городу, — туда можно опустить жалобу или потребовать, чтобы, наконец, вывезли мусор, можно выдать преступника, можно очернить недруга (или друга с таким же успехом). Опаснейшая затея, чреватая злоупотреблениями, очаровательное изобретение Совета десяти[27].

— Я слышала, — вмешалась Люси, — что одно время на пьяцце в золотой клетке держали настоящего живого льва — официальный символ города. Как же ему, бедняге, холодно было зимой.

— А еще лев — это, наверное, свет? — спросила я. — Если он символ солнца? Просвещение, не только власть? А вы не знаете, что за женщина восседает на льве в городском парке?