Дженис Хадсон - Память сердца Страница 27

Нынешним утром он практически насильно посадил ее в свою машину и отвез к жаждущему встречи Джою. Дженни была до такой степени потрясена и рассержена происшедшим, что Бретт заочно пожалел нетерпеливого клиента.

Доставив ее к Джою, Бретт вызвал полицию и еще раз убедился, что «та формальность не приносит ничего, кроме лишнего раздражения и хлопот. Работа профи шла по накатанной дорожке: нет свидетелей, нет мотивов, другие машины не пострадали, сделаем все возможное, очень сожалеем, всего вам доброго. На стандартный вопрос офицера о врагах Дженни Бретт не смог ответить ничего определенного. Единственным полезным делом, которое он сделал, оказался запрос о возмещении ущерба в страховое агентство, поэтому, когда Дженни вернулась назад, ее старичок уже обзавелся четырьмя новыми покрышками.

Бретт улыбнулся, лежа в темноте. Он вспомнил, как она довольно сдержанно поблагодарила его за причиненные неудобства, а после ему стоило некоторых усилий убедить расстроенную Дженни остаться у него. Сейчас она ворочалась во сне и тихо всхлипывала. Снова плохой сон! Это чрезвычайно беспокоило Бретта. Он наконец понял, что ее истерика на балконе неделю назад не была простой случайностью. Черт побери, неужели его последняя книжонка смогла так повлиять на психически вполне здорового человека! Бретт тщетно просил Господа послать Дженни нормальный сон.

Он даже не знал, что лучше: разбудить ее или, оставив все как есть, продолжать слушать ее жалобное постанывание. Несколько минут назад Бретту удалось ненадолго успокоить Дженни, гладя ее и говоря ласковые слова, но сейчас опять все началось заново.

— Джен? — наконец решился он.

Она продолжала стонать. Сбросив с себя одеяло, Дженни неожиданно замолотила руками направо и налево. Бретту показалось, что еще совсем немного, и она свалится на пол.

— Джен! Проснись, Джен!

Ее руки дотронулись до лица Бретта, и он ощутил знакомый лед ее пальцев.

— Джен?

Снова и снова она водила руками по его лицу. Стон, как будто бы вызванный очень сильной болью, казалось, шел из самого ее нутра. Бретту стало совсем не по себе.

— Дженни, просыпайся.

— Нет! — закричала она. — О Господи, Сэз, нет!

Сэз? Бретт почувствовал, что мышцы его живота свело и заклинило. Снова это? Опять?

— Дженни!!!

— Не умирай, Сэз, пожалуйста, не умирай!

— Дженни!!! — Он уже грубо тряс ее за плечо.

Она чуть приподнялась над подушкой и прижала к своей груди голову Бретта.

— Ты не можешь умереть. Я люблю тебя! Ты слышишь меня, Сэз?

Чертова книга! Дернуло его написать то, что никогда не должно было выплыть наружу! И будь проклят его собственный сон, который тоже снился ему снова и снова, как только он написал первые строчки!

— Послушай, Дженни…

— Я люблю тебя! Не покидай меня, Сэз!

Его слова, именно не ее, а его, поскольку он был автором упорно цитируемого романа, мучили Дженни, а значит, мучили и Бретта.

— Да пропади оно все пропадом! Дженни, слышишь меня, малышка? Ну пожалуйста, очнись, просыпайся!

— Ты же убила его, Моди! — взревела Дженни не своим голосом.

Видя, что все его усилия тщетны, Бретт уже совершенно перестал понимать, что делать дальше. Он просто-напросто растерялся.

— Это же только сон, — обреченно произнес он, — только сон…

Внезапно Дженни поднялась, и Бретт еле успел защититься от ее холодных и безжалостно атакующих рук. Отблеск света из окна упал на ее лицо, и Бретт с ужасом заметил, что ее глаза открыты. Страх противным холодком пробежал по спине. Сейчас Дженни выглядела незнакомым и страшным демоном. Незнакомым? Проснись, Бретт! Это же порождение романа, плод твоей собственной фантазии, перенесенной на бумагу!

— Что ты сделала с этим ножом? — прорычала Дженни.

Бретт уже не сомневался, что она видит во сне окончание его книги — не опубликованный вариант, а именно первоначальную версию. Но в обоих случаях роман заканчивался смертью героини. Собравшись с духом, Бретт приступил к очередной попытке вывести Дженни из транса.

— Нет никакого ножа. Слышишь меня, проснись! Это только сон!

Глаза Дженни внезапно закрылись, и она, застонав, словно от невыносимой боли, схватилась за грудь.

— Дженни! Господи, сделай так, чтобы она проснулась! — Бретт в исступлении затряс ее. — Просыпайся, черт побери, очнись!

Из ее горла вылетел булькающий звук, постепенно перешедший в пронзительный визг, грудь начала взды. маться, как у марафонца перед финишем, судорожное дыхание становилось все чаще и чаще. Оторопевший Бретт почувствовал, с какой неожиданной силой Дженни вцепилась в его руку, он окончательно растерялся и только лишь смотрел на нее.

— Дженни?

Она вздрогнула и изумленно уставилась на Бретта.

— Б-Б-Бретт?..

— Это я, Джен.

— Ох, Бретт. — Она зарыдала, не в силах что-либо выговорить.

Он ласково и успокаивающе прижал ее к себе, отчаянно соображая, что нужно говорить в таких случаях. Ее сердце колотилось, как у загнанного кролика.

— Ну все, все. Все в порядке. Ты лежишь в моей постели, все хорошо. Плохой сон уже закончился.

Господи, всю жизнь он считал своим долгом помогать другим людям, делать им приятное. Его приход в литературу тоже был отчасти продиктован этими соображениями. Бретт считал, что пишет книги прежде всего для удовольствия читателей, а уже потом для всего остального.

Сейчас он видел то «удовольствие», которое Дженни получила от его последнего романа, и проклинал себя за то, что вообще знает грамоту.

Бретту показалось, что он сидит на кровати, прижав к себе Дженни, уже не меньше часа. Ее дыхание успокоилось, и сердце стало биться тише.

— Тебе лучше? — ласково спросил он.

Дженни поудобнее пристроилась на его груди.

— Все в порядке. Не считая того, что я устроила тебе веселую ночку.

— Ты не должна так говорить! Никто не может себя контролировать во сне!

Дженни испытующе посмотрела на Бретта и провела рукой по его груди.

— А ты знаешь, какой сон я видела?

Бретт криво усмехнулся в темноте:

— Ты рассказывала об этом довольно подробно, пока не проснулась.

Она прикрыла глаза, и Бретт поцеловал ее мягкие, еще чуть солоноватые от слез губы.

— Мне очень неприятно, Дженни. Я так виноват перед тобой…

Глаза Дженни резко распахнулись:

— Это не твоя вина, Бретт! Ты здесь совершенно ни при чем!

— Как это ни при чем? А твои ночные кошмары? Разве не с моей книги все началось? Да если бы я только мог догадываться, к чему это приведет, не написал бы ни строчки!

— Бретт, нет.

Он попытался понять ее взгляд, но это было не так просто. В нем смешались сразу и печаль, и смятение, и подчинение неизбежному, и еще много такого, что Бретт не мог себе объяснить.