Джейн Фэллон - Ты свободен, милый! Страница 27

Однако сегодня вечером Мэтью явился домой с большим букетом лилий и установил их в зеленой стеклянной вазе на кофейном столике в гостиной. Хелен не испытывала особого восторга от цветов — нет, она была не против того, чтобы в доме были крошечные ароматные кусочки природы; просто ей не слишком нравились такого рода подарки от мужчин. Цветы, шоколад и духи не требуют полета фантазии и, собственно говоря, ничего не значат. Стандартный набор. «Она женщина, значит, нужно принести цветы». Ей казалось, что нет ничего более оскорбительного, чем подарить на день рождения букет и коробку «Ферреро Роше» от человека, который по идее должен понимать тебя лучше любого другого. Но то, что Мэтью принес ей цветы просто так, а не по случаю праздника и не в знак извинения за ссору, было приятно. Ее растрогало его стремление доставить ей удовольствие. Несмотря на то, что букет заслонил часть телеэкрана, она с нежностью прильнула к нему, положив голову ему на грудь, а он милостиво ее гладил. Ей хотелось почувствовать его таким, каким он был всегда, — или, во всяком случае, таким, в какого она верила.

— У вас с Софи когда-нибудь был второй медовый месяц? — спросила она как бы, между прочим.

Мэтью нахмурился, словно она показала ему съемку скрытой камерой, где он ворует деньги из кассы магазина.

— Э… нет, нет… конечно, нет, — запинался он, протестуя слишком сильно.

— У многих пар они бывают, ты знаешь, когда им после долгих лет вдруг удается побыть наедине.

— Ты знаешь, какие у нас были отношения последние несколько лет. Я едва выдерживал дома.

Хелен почувствовала себя виноватой. Она сама поставила его в такое положение, когда ему не позволяется признать самые крошечные проблески страсти в отношении его жены.

— Не бойся, скажи правду. Я не возражаю.

Но, конечно, Мэтью не собирался быть пойманным снова. Он уже обжегся на этом с Хелен раньше, когда она заставила его признаться, что они с Софи иногда все-таки занимаются сексом. Добившись от него правды, она тут же забыла о своем обещании отнестись ко всему терпимо и тут же закатила грандиозный скандал. Он не собирался второй раз наступать на одни и те же грабли.

— Я же сказал — нет, — произнес он вставая. — Давай не будем говорить о Софи.

Позже в тот вечер зазвонил мобильник Мэтью, и он перешел в другую комнату, чтобы не мешать Хелен смотреть телевизор. Он вернулся слегка встревоженным.

— Это была Луиза. Джейсон бросил ее и переехал к другой женщине. Очевидно, он собирался это сделать еще до Рождества.

— Ну и семейка у тебя!

— Луиза хочет знать, не может ли она приехать и побыть тут пару дней, пока он не перевезет свои вещи.

— Нет, Мэтью, нет. Эта квартира слишком мала для нас двоих, а тут еще твоя сестрица.

— И ребенок.

— И ребенок. Господи Иисусе. Позвони ей и скажи, что мы страшно сожалеем, но нет. Мне действительно очень жаль ее, в самом деле, но ей стоит поехать побыть с Амандой или еще с кем-нибудь.

— Я уже пригласил ее. Она едет, будет здесь в течение часа.

— Черт побери, Мэтью. Я хотела сказать… черт побери. Это моя квартира. Ты не имеешь права без моего ведома приглашать сюда посторонних!

— Спасибо за то, что напомнила мне, что это — не мой дом. Но, раз уж на то пошло, ради тебя я бросил жену, детей и собственный прекрасный дом, а Луиза — не посторонняя, а моя сестра, и сейчас ей очень плохо.

— Ах, так! Значит, я еще и виновата! Как ты мог пригласить ее, не посоветовавшись со мной?!

Они орали друг на друга примерно час, потом утихомирились и постелили гостям на диване. Хелен никогда раньше не имела дела с маленькими детьми; она хотела было спросить Мэтью, что нужно для сна двухлетнему малышу — но это означало заговорить с ним, так что она не побеспокоилась это сделать. В девять вечера зазвонил дверной звонок, и они впустили женщину в слезах, которая несла на руках плачущего ребенка. Хелен не думала, что когда-нибудь видела так много соплей и слез. Нос Луизы — торчащий вперед и в лучшие времена — покраснел и лоснился; тусклые кудряшки мышиного цвета прилипли к черепу. Хелен знала, что сестра Мэтью на несколько лет младше его — поздний ребенок, появившийся на свет, когда их папаша вернулся в семью после временного проживания у секретарши. Значит, сейчас Луизе где-то лет сорок шесть. Просто Луиза была того сорта женщиной, возраст которых определить невозможно. И одета она была совершенно заурядно — клетчатый шарфик, перчатки, туфли и сумочка в тон. Ребенка — на нем было платье, так что это, должно быть, была девочка, в противном случае Хелен пришла бы в замешательство — поставили на пол, и она тут же принялась бродить по квартире, хватая вещи Хелен перемазанными бог знает, чем пальчиками.

Пока Луиза рыдала на плече у Мэтью и, всхлипывая, рассказывала ему, что произошло, Хелен достала вино. Луиза как будто не замечала ее; только, войдя в квартиру, окинула ее цепким взглядом. Теперь она была так погружена в собственные несчастья, что игнорировала попытки малышки поджарить себя заживо — та сунула пальчики в розетку. Хелен пришлось вмешаться:

— Мм… вы разрешаете ей так поступать? Луиза бегло взглянула на ребенка:

— Джемайма! Джемайма? Ну и Имечко!

Разумеется, двухлетняя Джемайма не обратила на оклик матери никакого внимания, и Луиза снова захныкала. Поэтому Хелен пришлось самой отвлекать внимание ребенка от телевизора. Она осторожно приподняла девочку и усадила на диван рядом с матерью. «Ничего, — подумала она, — как-нибудь справлюсь».

— Я иду спать, — заявила она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Луиза, я постелила вам на диване. Боюсь, Джемайме придется спать с вами. Располагайтесь. Мэтью вам все покажет.

Луиза даже не перестала плакать.

— Ну, хорошо, спокойной ночи. — Хелен удалилась из комнаты.

Между тем, как Мэтью отодвинул стул, чтобы в полночь добраться до кровати, и тем, как Луиза поднялась в шесть часов, чтобы сделать чай, Джемайма все время плакала. Хелен удалось поспать три часа, так что она была не в лучшем настроении, когда вышла на кухню и обнаружила за столом Луизу, которая кормила Джемайму.

— Доброе утро. — Она постаралась поздороваться как можно язвительнее, что было для нее непривычно.

Луиза мрачно воззрилась на нее из-под опухших век.

— Вот что вы наделали! Только этого не хватало!

— Простите, не расслышала…

— Вы — по другую сторону, и вам не понять, как чувствует себя женщина, когда ее муж уходит к другой, оставляя ее одну с детьми. Не слишком приятно, не правда ли?

Почему вся семья Мэтью разговаривает так, словно сценарий для них писала Барбара Картленд?