Джудит Макнот - Триумф нежности Страница 27

— Кэти, если бы я мог снять с тебя эту тяжесть, я бы сделал это. Но это не в моей власти — я только могу обещать тебе, что это единственное несчастье, которое я причинил тебе умышленно.

— Спасибо, — страстно прошептала она, вложила свою руку в его протянутую ладонь и почувствовала силу его пожатая. — Я когда-нибудь говорила тебе, как я люблю слушать твои признания?

— Нет, — сказал он со слабым смешком. — Как раз самое время.

Но у Кэти уже не было времени для ответа, нежного или насмешливого, — в прихожей надрывался звонок.

Отец Кэти, известный своим обаянием и хорошими манерами, стремительно ворвался в квартиру, пожал протянутую руку Рамона и сказал:

— Мы рады вас видеть, Гальварра, и будем счастливы встретиться с вами еще — лет через тридцать. Вы нам чертовски потрепали нервы, предложив Кэти стать вашей женой. Вы просто сошли с ума, если надеетесь, что мы согласимся с этим.

Мать Кэти, прославленная среди друзей своей способностью оставаться хладнокровной даже в самых необычных ситуациях, как жонглер, держала по бутылке ликера в каждой руке.

— Мы этого не потерпим, — объявила она. — Мистер Гальварра, мы просим вас удалиться. — Бутылка величественно указала на дверь. — А ты, Кэтрин, иди в свою комнату. — Другая бутылка дернулась в противоположную сторону.

Кэти смотрела на родителей, как загипнотизированный кролик смотрит на удава. Наконец она пришла в себя настолько, чтобы сказать:

— Папа, садись. Мама, ты тоже.

Они, как подкошенные, упали в кресла. Кэти открыла рот, чтобы заговорить, но увидев, как мать сжимает бутылки за горлышки, отобрала их у нее:

— Мам, поставь, а то поранишься.

Освободив мать от опасного оружия, Кэти выпрямилась, пытаясь придумать, как начать, провела ладонями по своим персиковым бедрам, ничего не придумала и бросила беспомощный взгляд на Рамона. Рамон обнял ее за тонкую талию, игнорируя свирепый взгляд отца, и спокойно сказал ему:

— Кэти согласилась поехать со мной в Пуэрто-Рико, где мы поженимся. Мы уезжаем в воскресенье. Я понимаю, насколько сложно для вас это принять, но для Кэти необычайно важно знать, что вы ее поддерживаете.

— Поддерживаем?! Да вы с ума сошли! — закричал мистер Конелли.

— В таком случае, — спокойно продолжал Рамон, — вы заставляете ее выбирать между нами, и это плохо для нас всех. Она так или иначе поедет со мной, но будет ненавидеть меня как причину разрыва с вами. Но она также будет ненавидеть и вас за то, что вы пытались разрушить ее счастье. Главное, ей будет больно. Для меня же очень важно, чтобы Кэти была счастлива.

— И для нас тоже, — проскрипел отец Кэти. — И что за жизнь вы можете ей предложить на какой-то ферме в Пуэрто-Рико?

Кэти заметила, как побледнел Рамон, и за это она была готова задушить отца. Он не смеет унижать ее жениха! Но когда Рамон заговорил, его голос был спокойным:

— У нее будет маленький дом, в котором не протекает крыша и можно жить. У нее всегда будут еда и одежда. И я подарю ей детей. Кроме этого, я не могу обещать Кэти ничего — за исключением того, что каждый день она будет просыпаться, зная, что любима.

Глаза матери наполнились слезами, враждебность исчезла с ее лица, когда она взглянула на Рамона.

— О мой Бог! — прошептала она.

Однако отец Кэти уже разогрелся для сражения.

— Получается, Кэти будет работать как батрачка, не так ли?

— Нет, она станет моей женой!

— Фермершей, — с презрением бросил отец. — Легкая жизнь, ничего не скажешь.

Рамон сжал зубы и побледнел еще сильнее.

— Да, конечно, у нее будут какие-то обязанности.

— А вы отдаете себе отчет, что Кэти за всю свою жизнь была на ферме только один раз, мистер Гальварра? Я могу красочно описать это событие.

Его безжалостный взгляд устремился на испуганную дочь.

— Ты не хочешь ему рассказать об этом, Кэтрин, или я попробую?

— Папа! Мне было всего лишь двенадцать лет.

— Там было еще трое твоих друзей, Кэтрин. Но они не кричали, что фермер — убийца, и не отказывались потом в течение двух лет есть цыплят. Они не находили лошадей «зловонными», а коров «чудовищами»— это мирных-то коров! — они не считали богатую ферму, приносящую миллионные доходы, огромной помойкой с мерзкими животными.

— Конечно, — огрызнулась Кэти, — им посчастливилось не упасть в кучу навоза, их не щипали гуси, их даже не мчала шалая лошадь!

Поспешно повернувшись к Рамону, она хотела оправдать себя в его глазах. Но кажется, что его эта трагическая история просто рассмешила.

— Вы смеетесь, Гальварра, — в ярости бросил мистер Конелли, — но вы перестанете смеяться, когда узнаете, что для Кэти жить по средствам означает тратить все, что у нее есть, и получать все, что ей хочется, за мой счет. Она не умеет ничего готовить, только положить содержимое банки на тарелку; она не знает, как нитка вдевается в иголку, она…

— Райен, ты преувеличиваешь! — неожиданно обиделась миссис Конелли. — Кэти после окончания университета живет на собственные деньги, а шить и готовить она давно уже научилась.

Казалось, что Райен Конелли взорвется:

— Я до сих пор так и не понял, что это было за блюдо — то ли рыба, то ли сова, и ты, между прочим, не поняла тоже!

Кэти невольно засмеялась.

— Это были грибы, — объяснила она, повернувшись к Рамону. — Я их приготовила, когда мне было четырнадцать. Какая незаслуженно долгая память суждена той сковородке грибов! — От смеха у нее выступили слезы, она вытерла их и подняла на Рамона свои лучистые глаза. — Ты знаешь, мне вообще-то казалось, что родители сочтут тебя недостойным такой жены. Кажется, получается наоборот?

— Все, что мы думаем, — Райен Конелли ухватился за эту мысль, — это…

— Это то, что Кэти не подготовлена к такой жизни, которую ей придется вести с вами, мистер Гальварра. — Миссис Конелли прервала вспышку гнева своего мужа:

— Кэти очень трудолюбива, но и в университете, и на службе она занималась умственным трудом, а не стирала и мыла полы. Она окончила университет с высокими наградами, и я знаю, с каким удовольствием она работает. Но Кэти никогда не знала изнурительного физического труда.

— И не узнает, если станет моей женой, — ответил Рамон.

Эти слова окончательно вывели из себя Райена Конелли, благоразумие покинуло его. Он вскочил, сделал два быстрых шага куда-то в сторону, затем повернулся к Рамону, глядя на него с той ненавистью, с какой кошка шипит на собаку:

— Я недооценил тебя, Гальварра, когда ты был у нас дома. Я решил, что у тебя есть и гордость и честь, но я ошибся. — Кэти почувствовала, как окаменел Рамон, а ее отец продолжал свою истерическую тираду: