Восток Соф (СИ) - "Мехри" Страница 27

Я сбрасываю одеяло на пол и пристально смотрю пытаясь разглядеть этот огонек по ближе. Но он манит меня удаляясь все дальше и дальше. Не отрывая взгляда, зачарованная я чувствую как, отделяясь от лежавшего на кровати тела иду за огоньком. Огонек проходит сквозь стены и пол. С каждым разом опускаясь все глубже и глубже, сначала в подвал потом в грунты, а после и вовсе в недры земли. Я трепетаю от страха, но не могу остановиться — я боюсь остаться в подземелье. И ухожу неумолимой скоростью за ним. Ощущаю запах и холод сырой земли. Влажный грунт, плетенье корней, подземные воды. Все так же явно как если бы слепой выйдя на улицу ощутил прикосновение ветра и лучей теплого солнца, мягкую траву под ногами и сухую пыль на щеках. Так же и я подобно слепому точно знаю, что нахожусь под землей, хотя кроме яркого огонька ничего не вижу. Прохожу много миль пока огонек не останавливается и непонятным образом мне вдруг становится ясно, что это конец пути. Внезапно огонек замирает на секунду, но потом вспыхивает ярким пламенем и я вижу множество душ в виде черных теней. Они все бьются о землю и кричат что-то, чего я не пойму. И тут становится ясно, что я нахожусь в могиле, а вокруг распростерто кладбище. Мне хочется вернуться, но я оказываюсь взаперти точно так же как окутанные мертвецы в своих саванах. Я начинаю кричать о помощи, как и все остальные души, но никак не могу выговорить хоть слово. Вдруг огонек угасает на доли секунды и снова появляется. И я слышу над собой голос. Он не похож на человеческий, который все привыкли слышать. Он звучит неоткуда и в то же время повсюду. Он спрашивает — Хочу ли я жить?

И я отвечаю — Да!

Голос спрашивает: — От чего?

Я отвечаю: — Там меня ждут.

Голос снова зазвучит вопросом: — Что мне дороже, вечное небо или жизнь рядом с близкими?

Это слишком трудный вопрос, чтобы дать на него быстрый ответ. На земле меня ждут мама и братик, но на небе отец. И пока я думаю голос произносит:

— Я знаю что радость отца ждет тебя на небесах и в тоже время слезы матери на земле.

— Но это не справедливо! — Врывается у меня. — Я люблю их обеих.

Голос отзывается громким эхом.

— Выбирай?

Но я не могу. И отвечаю.

— Я отдаюсь воле Всевышнего.

Голос превращается в такой сильный грохот, что все начинает трепетать.

Я кричу изо всех сил, чтобы он прекратился, но вдруг заново ощущаю свое тело и открыв глаза почти ослепляюсь ярким светом горящей лампы над головой.

Вокруг меня стоят несколько людей. Различаю маму, медсестру и двух врачей.

Последующие три дня я лежу словно приросла к кровати. Без всякого движения и слов.

Это было — явь или бред больного воображения. Часы проходят превращая ночь в день, а день опять в ночь и я знаю что нахожусь в больнице, что лежу на широкой кровати новой палаты, но у меня нет ни сил ни желания заставить себя подняться. Если кто-то входит или выходит я замечала его; понимаю слова произносимые над изголовьем, но не могу им ответить. Мои губы и тело не желают подчиняться разуму. Весь смысл жизни неожиданно исчезает. Мой счастливый круг семьи разорван и этот разум отвергает бесконечно одинокую душу.

Матери почти нет рядом, Камолу самому нужна помощь. Те некоторые часы когда мама сидит рядом со мной, я не могу ничего спрашивать. Я вижу как она ели удерживается чтобы не разразится потоками отчаянных слез, и претворяется ради нашего спокойствия сильной женщиной. Она лишь озабоченно наблюдает за мной вслушиваясь в мои вздохи и изредка шепчет, как любит меня.

Утром двадцатого марта меня навещает директор. Стоя рядом с моей кроватью, он тихим и спокойным тоном (каким обычно говорят рядом с больными) выражает свое соболезнование о нашей утрате. В этот день он молчалив и скромен в проявление чувств. Он стоит у окна и смотрит куда-то в даль. От этого я бесконечно благодарна ему. Самое что утруждает меня в этот момент это быть с людьми разговорчивой. И видимо директор это, поняв, говорит маме.

— Она выглядит совсем потерянной.

— К сожалению.

— Но я надеюсь что скоро она поправится.

— Врачи говорят — это последствие психической травмы.

В безмолвие проходит еще одна неделя. Я возвращаюсь домой и чувствую как его не хватало мне. Те самые стены те самые комнаты, обстановка, цвета, все они кажутся мне намного милее холодных оттенков больничной палаты. К тому же все это напоминает об отце и ничто на свете не может обрадовать меня так как память о нем. Войдя за порог я замечаю его зонтик и запылившуюся обувь. Трепетно беру их и впервые за столько времени улыбаюсь. Потеря изменила мой внутренний облик. Теперь я превратилась в робкую девушку с иными мыслями совсем непохожими на прошлые безмятежные чувства. Пройдя в свою комнату словно в крепость за которой столько времени была защищена от всех невзгод я предаюсь тихой спокойной скорби. На десятый дней непрерывного покоя, я встаю с постели и начинаю самостоятельно ходить по дому, но еще не решаюсь заговорить. Мама следит за мной и становится свидетельницей моих внутренних изменений. Я действительности чувствую как повзрослела, мой дух окреп, а страхи покинули разум оставляя все во впечатлениях прошедшего детства. Все прежние мысли теперь кажутся глупыми и ненужными. Выхожу на улицу и смотрю на солнце сквозь прозрачные стекла жизни. Оказалось оно уже вовсю озаряет землю. На замену холодным ветрам приходит прохладный и свежий воздух. Природа проснулась и облачилась в свое прекрасное одеяние. И ни капли горести ни крохи страдания не присутствует в нем. Деревья позади нашего дома расцвели и теперь источают ароматом свежести. Конечно мама остерегает меня от всяких опасностей ежеминутно напоминая о мерах предосторожности и стерильности.

— Бог дал тебе новую жизнь цени его, — говорит она взволнованно. Отправляясь в школу, первым делом я захожу к директору как велела мама.

Он широко улыбается словно действительно рад моему возвращению и ничего не знает о случившемся. Я отвечаю взаимной вежливостью и ухожу в класс. В классе меня встречают весело. Девочки по очереди обнимают, а мальчики дружелюбно здороваются и начинают расспрашивать про болезнь. Но от чего-то эти двадцать учеников в одночасье кажутся мне целой толпой абсолютно чужих людей. В течение ряда нескольких лет я была связана лишь с одной Нилу такими крепкими узами дружбы что кроме ее общения ни с кем другим не говорила. Эта связь образовалась само с собой ни каких усилий оградится от общества я не предпринимала. Наоборот это общество постаралась предоставить мне полное одиночество и в то время когда Нафиса и Санифа расширяли свой круг общения я с Нилу все больше и больше отгораживались довольствуясь маленьким кольцом, связывающим нас единым оковам. Нилу принесла с собой в мою жизнь ту атмосферу радости которая так была необходима мне. Я переняла у нее все те качества которые называются главными, а именно легкость и понимание.

Научилась любить мир и делится счастьем. Нилу была для меня больше чем просто подругой скорее сестрой, а может быть и наставницей. И теперь когда я чувствую острую потребность в ее согревающих общениях то понимаю, что прежняя замкнутость возвращается ко мне. Я сбрасываю все наигранные манеры победителя.

Я сажусь за свою парту, но вдруг ко мне подходит Нафиса.

— Это мое место.

Я слегка улыбаюсь подумав, что вероятно она сошла с ума. Но если и так, то это очень агрессивное и необычное помешательство. Она встает перед партой выпрямив осанку и я замечаю, что за этот период она подросла и похорошела. Ее лицо обрело очаровательный вид, а движения уверенность. И я чувствую ее физическое превосходство над собой, и не могу ничего поделать с этим чувством.

— Теперь я сижу здесь!

— Разве?

— Тебя не было почти весь учебный год и потому тебя заменили. Ты больше не президент класса!

— И кто же теперь, ни ты ли случайно?

— Не имеет значения кто, все знают, что ты теперь немощна. Но если сказать прямо, ты не полноценный человек с одной почкой и поэтому лучше не спорь со мной. Так что вставай и проходи назад.