Изменишь однажды... - Диана Ярук Страница 27

— Что за цыганка! — бросил я и девочка дёрнулась.

— Максим! — рассердилась мама. — Иди к себе и подумай о своём поведении!

Я просидел в комнате весь вечер, иногда выходя на кухню за бутербродами, громко топая и рыча от ярости. Хлопал дверцей холодильника и девчонка, кажется, съёживалась всё сильнее, пытаясь стать невидимкой.

Не помню, приходила ли она в другие выходные, когда я возвращался на "побывку" домой. Может быть и нет, — не хотела пересекаться со злобным старшим братцем своей подруги. Анька бесила меня рассказами о своей подружке. «Надейка классно рисует!», «У Надейки мама художница!», «Надейкин дедушка склеил нам китайские фонарики!» Однажды я запретил сестре рассказывать о надоедливой девчонке и она, внимательно оглядев меня своими глазищами, хмыкнула, но действительно, прекратила.

Через пять лет я поступил в МГУ. А потом полностью перебрался в столицу и, конечно, не вспоминал о «Надейке», пока не приехал на Анькину свадьбу. Сестра вцепилась в Александра на первом же курсе, и женитьба вскоре после выпускного стала закономерным развитием их отношений. Впрочем, парень был только рад попасть под Анин каблук.

В день бракосочетания я снова увидел «цыганку». Она не сильно выросла, осталась такой же худой и смуглой, но взгляд стал жёстким, взрослым. Анька назначила её своей подружкой, но Надя, похоже, слегка тяготилась этой миссией. Периодически сбегала из-за стола покурить, а ещё иногда зажималась в углу с каким-то хмырём, раза в два старше и крупнее её. Сестре это не очень нравилось, но она старалась не подавать виду.

В следующий раз я встретился с Надей полгода назад. Аня с утра позвонила мне, сильно встревоженная и потребовала немедленно ехать по такому-то адресу и если там никто не откроет, то вызывать полицию, МЧС, ломать дверь и кричать «Пожар!».

Мама, услышав, куда меня отправляет сестра, тоже заволновалась. Настояла, что поедет в Дом культуры, где должна выступать на конкурсе Зоя, на такси, а меня отправила к Надежде.

Когда я стучался в дверь «цыганки», под крики своей сестры из телефона, я ожидал увидеть на пороге разбитную бабу, наверняка опухшую после попойки или чего похуже. Но мне открыла ещё более худенькая, чем я помню, девочка с потухшим взором. Я буквально потерял дар речи. Она совсем не была похожа на образ из моей памяти. Ни на первый, из детства, ни на второй, девятилетней давности. Я не мог отвести взгляд от её угловатого лица, огромных тёмных глаз и взъерошенных волос. Того, как тонкая рука взметнулась ко рту, когда она услышала Анин голос. Как босые ноги сначала переминались на пороге, а потом шагнули в квартиру. Надя приглашает меня внутрь, подождать в тесном коридоре, пока бежит одеваться, чтобы скорее поехать спасать выступление моей племянницы.

Я сбит с толку, очарован, меня как будто магнитом притягивает к этой непонятной девочке-женщине. Жадно наблюдаю за тем, как она, сначала немного отстранённо, а потом со всё большим вдохновением творит волшебство на мордашках детишек. Я сажусь позади неё, и когда другие взрослые начинают подкармливать детей, я тоже заказываю из ближайшей кофейни чай и пончики, думая, что она наверняка проголодалась.

Потом она отвечает на звонок, подскакивает, и я понимаю, что случилось что-то ужасное. Мама тоже тревожится и хочет отправить меня с Надей, но я уже готов ко всему.

В детском саду я разинув рот наблюдаю, как эта девочка входит в режим терминатора, совершенно неожиданно для человека её комплекции хватает мальчишку одной рукой и точными движениями приводит его в порядок.

В больнице, когда уже всё хорошо, вдруг появляется разъярённый мужчина, который ведёт себя совершенно непотребно: орёт, оскорбляет эту женщину-птичку, размахивает руками, будто собирается ударить её. Мне приходится подключить всю свою дипломатичность и умение забалтывать любую ситуацию, чтобы усмирить психованного идиота и поскорее увести его из палаты.

Мне кажется, что я должен охранять сон этих двоих: Нади и её зарёванного, но, наконец, глубоко дышащего парнишки. Кресло в углу палаты тесновато, но нам ли выбирать? Я отвечаю на сообщение сестры. Мама уже связалась с ней, и Аня ждёт отчёта о происшествии. Я вкратце отвечаю, а потом спрашиваю, что за мужик приходил орать к ней в палату? Анна в самых нелестных выражениях расписывает, что это подлый изменник-муж, который спал с молодой девкой, пока «Надейка» обеспечивала ему надёжный тыл.

Я потираю грудь в районе сердца и пытаюсь отогнать нахлынувшие воспоминания.

Глава двадцать восьмая

— Я бы хотел, чтобы ты никогда об этом не узнала, — говорит Максим, повесив голову. — То, на какое дно я опустился… Это… невозможно простить… Я ненавидел себя каждую минуту. Всегда буду ненавидеть. — Он вцепляется руками в волосы и впивается ногтями в свой скальп. — Я пойму, если ты… тоже возненавидишь.

— Мы друзья, Максим. — Возражаю я сквозь слёзы. — Друзья. — А перед глазами — Артём с искажённым от гнева лицом.

— И только? — уточняет Макс.

Я могу лишь молча кивнуть. Просто удивительно, как можно всего за двенадцать часов испытать всепоглощающее счастье и абсолютную, сокрушающую боль?

Когда он уходит, я плетусь в зал на свой поживший диван, утыкаюсь в подушку и сплю беспробудно целые сутки.

Всё воскресенье я делаю уборку, разбираю чемоданы и стираю наши вещи. Иногда на меня накатывает, я топаю в зал, хватаю диванную подушку и ору в неё изо всех сил.

Вечером набираю Аньку.

— Надеечка, миленькая, об одном только прошу, не рви все связи, хорошо? — сразу начинает причитать Аня. — Он точно уже другой, я клянусь. Мы с ним два года не разговаривали. Вся семья. Мама не поехала его в Японию провожать, и туда не ездила, когда он звал. Сказала «глаза бы мои тебя не видели».

— Юля — это рыжая девушка на фото у него в ВК? — перебиваю я подругу.

— Даа, — ошарашенно отвечает Аня. — Вроде бы все фотки он удалил, и она убрала свои тоже.

— Ну, одна осталась почти в самом начале.

— Надейка, у неё всё сейчас нормально, я видела, она меня не стала блокировать. Живёт в Питере, работает в клинике, преподаёт. Замуж вышла, родила девочку. Немножко старше моего Егорки.

— Ань, я просто не могу себе представить, чтобы Максим таким был. Значит, в мире нет никого по-настоящему хорошего? Как же так?

— Надеечка, ты ведь знаешь меня, как облупленную, да? Мы же столько лет вместе! Я бы никогда, я клянусь тебе, зуб даю, руку на отсечение, — никогда не стала бы