Колин Маккалоу - Прикосновение Страница 27

Над городком разносились знакомые звуки: доводящее до помешательства уханье взрывов, непрерывный грохот дробилок. Вся эта какофония слышалась со стороны Хокинс-Хилла, где обнаружили золотоносный пласт, мгновенно обросший уродливыми хибарами рудокопов, копрами, лебедками и паровыми двигателями. Но последние встречались редко: владельцы приисков предпочитали лошадиную силу. Александру не понадобилось много времени, чтобы убедиться: источников воды поблизости мало, о размыве пласта струей под давлением нечего и мечтать – воды из мелкой и узкой речушки для этого не хватит. А дерево, как ему объяснили, в здешних местах твердое, как сталь.

– Чертовски неблагодарный труд. А место богатое, – подытожил осведомитель.

Приуныв, Александр посмотрел в сторону «Королевского отеля» и решил, что сейчас ему не до роскоши. На Кларк-стрит он присмотрел постоялый двор – мазанку, крашенную в бледно-розовый цвет, под ржавой железной крышей, с навесом над дверью и коновязью у корыта. Ярко-алые буквы вывески гласили «У Коствен». «Вот это в самый раз», – сказал Александр себе, привязал кобылу поближе к корыту и вошел в открытую дверь.

В такой час почти все мужское население Хилл-Энда разрабатывало свои участки, поэтому в прохладном, но неожиданно элегантном зале было немноголюдно. Вдоль одной стены тянулась стойка красного дерева, в просторной комнате размещались не только столы и стулья, как в любом салуне, но и пианино.

Никто из полдюжины посетителей и бровью не повел – вероятно, все они уже успели захмелеть. В баре торговала женщина.

– Ого! – шумно обрадовалась она. – Янки!

– Шотландец, – поправил Александр, разглядывая ее в упор.

Рослая незнакомка оказалась достойна пристального взгляда. Ее пышное тело тисками сжимал корсет, полукружия сливочно-белых грудей грозили вывалиться из глубокого декольте красного шелкового платья, рукава которого сползали, обнажая великолепные плечи. Ее шея была длинной, подбородок – маленьким и четко очерченным, а лицо – настолько своеобразным, что приковывало взгляд. Пухлые губы, короткий прямой носик, высокие скулы, брови вразлет и зеленые глаза. Раньше Александру казалось, что по-настоящему зеленых глаз в природе не бывает, но теперь он воочию увидел их. Глаза цвета берилла или перидота. Это изумительное лицо обрамляли пышные густые волосы оттенка червонного золота.

– Шотландец, – повторила хозяйка бара, – но побывавший в Калифорнии.

– Да, несколько лет как оттуда. Меня зовут Александр Кинросс.

– А я Руби Коствен, а это… – она повела изящной рукой, – мое заведение.

– А комнаты вы сдаете?

– Жилье найдется для тех, кому по карману платить фунт за ночь. – У нее был грудной, чуть хрипловатый голос и заметный акцент уроженки Нового Южного Уэльса.

– Мне по карману, миссис Коствен.

– Мисс, но лучше зови меня просто Руби. Так делают все, кто по воскресеньям в церковь не ходит. А для святош у меня нет имени – кличут распутницей. – И она усмехнулась, показав ровные белые зубы и ямочку на щеке.

– Руби, а постояльцев здесь кормят?

– Только завтраком и ужином, обед – за особую плату. – Она кивнула в сторону батареи бутылок: – Что будешь пить? Есть домашнее бочковое пиво, найдется и кое-что покрепче… Как тебя? Алекс или Александр?

– Александр. Мне бы чашку чаю.

Руби удивленно вытаращила глаза:

– Чтоб мне провалиться! А ты, случаем, не церковник? Да нет, ни в жизнь не поверю!

– Я – исчадие ада, но весьма благопристойное. Грешен в одном: люблю побаловаться сигарами.

– Ясно, – кивнула Руби. – Матильда! Дора! – закричала она во весь голос.

Когда в дверях возникли две девушки, Александр понял, чем привлекает постояльцев заведение Коствен. Девушки были молоденькие, миловидные и чистенькие, но от них веяло пороком.

– Что? – спросила брюнетка Матильда.

– Будь умницей, пригляди за баром. А ты, Дора, вели Сэму заварить нам с мистером Кинроссом чаю.

Блондинка кивнула и исчезла, Матильда встала за стойку.

– Садись, Александр, в ногах правды нет, – продолжала Руби, располагаясь за самым удобным столом – полированным в отличие от остальной мебели в салуне. Из кармана юбки хозяйка извлекла плоский золотой футляр, открыла его и протянула Александру: – Сигару?

– Спасибо, лучше сначала чаю. Пыли наглотался.

Руби закурила сама, глубоко затянулась и выпустила дым из ноздрей. Тонкие голубоватые струйки поплыли над ее головой, а Александр вдруг испытал почти болезненный, щемящий трепет, как порой бывало в мусульманских странах, когда ему удавалось мельком увидеть подведенные сурьмой глаза обольстительной красавицы. Мусульмане прятали своих женщин под паранджами, но они тем не менее обладали непреодолимой притягательностью. К таким принадлежала и Руби.

– Удачно съездил в Калифорнию, Александр?

– В целом да. Мы с партнерами наткнулись на жилу золотоносного кварца в предгорьях Сьерры.

– Хватило, чтобы разбогатеть?

– Отчасти.

– Что, сразу все промотал?

– Ну нет, я не дурак, – негромко возразил Александр, блеснув глазами.

Вдруг встревожившись, она заговорила было, но тут дверь кухни отворилась, и мальчуган лет восьми выкатил тележку с большим чайником под самодельным чехлом, двумя чайными приборами тончайшего фарфора, блюдом элегантных сандвичей и бисквитно-кремовым тортом.

При виде мальчика, самого прелестного ребенка, какого доводилось видеть Александру, Руби просияла. Маленький официант, тонкий и грациозный, выглядел экзотично и держался невозмутимо и с достоинством.

– Это мой сын Ли, – пояснила Руби, притягивая к себе мальчика и целуя его. – Спасибо, котенок мой нефритовый. Поздоровайся с мистером Кинроссом.

– Здравствуйте, мистер Кинросс, – послушно произнес Ли, подражая улыбке Руби.

– А теперь беги. Живо, постреленок!

– Так ты была замужем, – произнес Александр.

Руби высокомерно приподняла светлые брови:

– Не была. Никакой силой не заставишь меня выйти замуж ни за кого – да, Александр Кинросс, нет на земле такой силы! Самой совать голову в чужое ярмо? Еще чего! Да лучше сдохнуть!

Почему-то эта вспышка не удивила Александра: интуитивно он уже понял, какие черты преобладают в характере Руби. Независимость. Гордость обладательницы. Презрение к добродетели. Но ребенок озадачил его: эта темно-бежевая кожа, странный разрез зеленых глаз, блеск иссиня-черных прямых волос…

– Отец Ли – китаец? – спросил он.

– Да, Сун Чжоу. Он согласился дать нашему сыну имя Ли Коствен и воспитать его как англичанина – при условии, что он вырастет джентльменом. – Руби разливала чай. – Раньше Сун Чжоу был совладельцем моего заведения, но, когда родился Ли, я выкупила его долю. А Сун Чжоу так и живет здесь, в Хилл-Энде, обзавелся прачечной, пивоварней, парой домов с меблированными комнатами. Мы с ним дружим.