Елена Лагутина - Пуля для любимого Страница 28

Настя слышала, как сквозь вату, все эти разговоры, но не испытывала ни малейшего желания объяснить, что она не наркоманка. Какая, собственно, разница, за кого они ее примут?

Подошел троллейбус, и народ устремился к дверям, сталкиваясь и толкая друг друга. Когда маленький штурм закончился, выяснилось, что в троллейбусе остается полно свободных мест. Настя плюхнулась к окну, стараясь держаться подальше от злой тетки, и уставилась в темное стекло, за которым замелькали огни. Ехать ей нужно было долго, и она бездумно смотрела в окно, не видя ничего, кроме собственного отражения.

— Конечная, десятый «Гастроном».

Настя ошарашенно вскочила. Какой «Гастроном»? На ее маршруте нет такой остановки! Она вышла из троллейбуса и стала растерянно оглядываться по сторонам, не узнавая ничего. На какое-то мгновение ей показалось, что она каким-то непостижимым образом оказалась в чужом городе. Лишь минуты через две она сообразила, что села не в тот троллейбус. Теперь придется ждать здесь восемнадцатого, а потом еще пересаживаться на седьмой. Ну и что? Куда ей торопиться? Вот только холодно, но это тоже не важно. Она заболеет воспалением легких и умрет, а Никиту вырастит мама. А если мама не переживет Настиной смерти? Никитке придется жить с родителями Игоря. Нет, вот уж этого не будет! Настя решительно направилась к распахнувшему двери троллейбусу с яркой жизнеутверждающей рекламой пленки «Кодак».

Домой она добралась только через час, замерзшая, как собака, и тут же забралась в ванну. Лежа в горячей воде, Настя заново прокручивала в голове весь сегодняшний разговор и казалась себе участницей съемок какого-то нелепого фильма о криминальной жизни. Ну не может же, в самом деле, так быть, чтобы человек ни с того ни с сего попал в такую ситуацию? «А почему не может? — сурово сказала сама себе Настя. — Ты газеты читаешь хотя бы иногда? Телевизор смотришь? А почему ты думаешь, что все это случается где-то далеко и с другими людьми, а с тобой не может? Ты что, особенная, заговоренная? Нет, это может с любым случиться. Просто кто-то вытянул твою карту, вот и все».

Убедив себя в реальности происходящего, Настя совсем сникла. Что она могла придумать? Обратиться в милицию? Ни за что! Он же ясно ее предупредил насчет Никиты. Она не может рисковать жизнью сына. Да и прав он, наверное, — ее саму же за аферистку примут. Да и не поверит никто, что ей кто-то угрожал, доказательств у нее нет никаких. Ну хорошо, а что тогда делать? Денег таких она никогда в жизни не видела и, конечно, найти не сможет. Позвонить отцу? Для него это тоже немыслимая сумма. Господи, что делать, что делать?!

На следующий день Настя на работу не пошла. Позвонила Сергею Сергеевичу, сказала, что приболела. Наташка позвонила ей сама, выразила желание вечером явиться ухаживать за больной подругой, но Настя решительно отказалась.

— Нет, зачем? Я завтра уже буду в полном порядке. Ты лучше с Верочкой созвонись, чтобы она меня на сегодня подменила, хорошо?

А потом Настя пожалела, что осталась дома. Она металась в поисках какого-то выхода, но его просто не было. Оставалось только самоубийство, но где гарантия, что эти подонки просто по злобе ничего не сделают с Никитой — чтоб другим неповадно было. Она читала о таких случаях…

Через два дня в парке к ней вновь подошел Георгий Петрович.

— Ну что? — спросил он вместо приветствия.

Настя молчала. Что она могла сказать этому человеку?

— Что молчишь-то?

— А что я могу вам сказать? Вы должны понимать, что таких денег у меня просто быть не может.

— Ну и что прикажешь делать? Может, если пацана твоего взять, ты лучше думать начнешь, а?

— Только не трогайте ребенка! — почти закричала Настя. — При чем здесь ребенок?!

— Не ори, дура! — грубо оборвал ее страшный собеседник. — Ну-ка, давай в сторону отойдем.

Настя послушно пошла за ним к беседке, занесенной пушистым снегом. Зайдя внутрь, Георгий Петрович взял ее за плечо сильной рукой и тихо сказал, глядя прямо в глаза:

— Слушай, девочка. У тебя есть один шанс спасти себя и своего пацана. Единственный шанс, учти, и дают его тебе только потому, что жаль тебя, дурочку.

— Какой шанс? — вскинула голову Настя.

— Эти деньги можно отработать.

Настя невесело усмехнулась:

— И что же я могу делать, за что такие деньги платят?

— Можешь, можешь. Иначе тебе бы этот вариант не предлагали. Ты, девочка, можешь стрелять.

Настя все еще не понимала, о чем идет речь.

— Ну и что? Кому это нужно?

— Значит, нужно.

Тут до Насти наконец дошло, в чем дело. Чтобы не упасть, она вцепилась в рукав Георгия Петровича. Он, схватив Настю за плечи, грубо встряхнул ее и вновь поставил на ноги.

— Ты мне тут обмороков не устраивай. Тоже мне, барышня. В общем, так. Либо ты делаешь то, что я скажу, либо прощайся со своим пацаном, поняла?

— Но я же не могу убить человека, вот просто так взять и убить…

— А своего сына ты убить можешь? Ну, выбирай — или он, или та гнида, которая твоего Игорька под долги подставила.

— Как это?

— Атак это, — передразнил ее Георгий Петрович. — Человек, от которого нужно избавиться, — редкостная гадина и аферист. Это он твоего Игоря вокруг пальца, как лоха последнего, обвел. А ты теперь расхлебывай, что он тут заварил. Так что, красавица, если тебе его жалко больше, чем себя или своего пацана, то так и скажи, и разговор окончен.

Георгий Петрович отпустил Настю, отошел на несколько шагов в сторону и закурил. Он молчал, решив не торопить Настю. Словно сквозь сон, она услышала его слова:

— У нас сегодня какое число? Двадцатое? Вот двадцатого, через месяц, я тебя и найду. Думаю, тридцать дней — вполне достаточный срок для того, чтобы ты созрела. И не думай… Даже не думай забирать ребенка из санатория и пытаться его спрятать. Пожалеешь…

С трудом дождавшись выходных, Настя отправилась к Никитке в санаторий. Трехчасовая дорога в «Икарусе» показалась ей бесконечной. Она смотрела в окно, но не замечала ничего вокруг — мелькающие деревья и столбы слились в одну сплошную серую линию, не было ни солнца, ни облаков…

Она пыталась заставить себя не думать о плохом — пыталась, но не могла. Воображение рисовало перед ней картины, одна из которых была страшнее другой.

«Вот сейчас я приеду, а мне скажут… Скажут, что Никиту вчера забрали… Или что он исчез… Или, не дай Бог… Нет!»

Выскочив из автобуса, она тут же поймала такси, даже не попытавшись поторговаться и сбить цену, которая составляла почти четверть ее месячной зарплаты в детском саду. Через пятнадцать минут она уже входила в здание административного корпуса.