Людмила Белякова - Быть единственной Страница 28

Сын соглашался ее слушать, значит, у Маши был хоть небольшой шанс его переубедить, и надо было использовать его на все сто.

– Ну, ты понимаешь, сына, они все такие… Им лишь бы…

Тут энергии у Маши разом поубавилось – Володя смотрел на нее как на циркового уродца, который смешит публику тем, что пытается изобразить нормального человека. Маша вдруг ясно вспомнила, как в далеком детстве ходила с матерью в театр лилипутов, приезжавших в город. Вот точно так же глядели на метровых «артистов» и ее мать, и остальные зрители. И вот теперь с точно такой же брезгливой насмешкой разглядывал Машу ее собственный сын.

– Ну, ну? – подбодрил он ее, чуть улыбаясь. – Какие они – такие?

«Он не отступится. На этот раз не отступится. Женится, – вдруг, охваченная леденящим ужасом, поняла Маша. – На этот раз точно женится…»

– Ну что, ты не знаешь, что ли, какие, – все-таки продолжала канючить Маша – а что еще было делать? – Им лишь бы обмануть, окрутить парня…

– А если я скажу, что я у нее первый?

– «Первый»! – аж взвилась Маша. – «Первый»! Да дурак ты первый – вот кто ты! Они такие приемы знают! Первый он у нее, как же! Целку себе нашел, а?! Искал, искал и вот тебе – нашел!

– Все, мама, разговор окончен, – вдруг развернулся Володя и вышел из кухни, откинув с дороги стул.

Кажется, он даже не был особенно разозлен Машиным разоблачением. Или даже рад, что можно ее больше не слушать.

Этого Маша никак не ожидала, замолкла на секунду, а потом разразилась вслед сыну яростной матерщинной бранью, которую в общем-то не слишком часто практиковала. А тут такие слова нашлись, такие сочетания – чудо!.. И про девку-сыкуху, и сыночка-дурачка, и про байстрюка, которого сынок будет кормить всю свою жизнь!..

Маша выговаривала сыну все то время, что он вытаскивал из шифоньера свои вещи и комками запихивал их в сумку, купленную летом для путешествия на Волгу. Не ответив ни слова на Машины доводы против женитьбы, старшенький вскинул набитую сумку на плечо, вышел, едва не сбив мать с ног. Маша, чуть опомнившись, ринулась за ним – и как еще ноги понесли, откуда резвость взялась!

Выскочив на веранду, она с огорчением увидела, что Володя уже за калиткой разговаривает с Вадиком, который очень некстати пришел с работы. Не зная, стоит ли сказать что-нибудь старшему на прощание – а вдруг осудит младший? – Маша замерла на крылечке. Ее шатало, и она ухватилась за резной столбик, подпиравший крышу веранды.

Старший, даже не оглянувшись на родной дом, быстро пошел прочь. Вадик постоял, провожая его взглядом, а потом медленно, даже как-то неохотно, нога за ногу, побрел по дорожке к дому. Он что-то буркнул, проходя мимо матери, и ушел к себе.

Вышел младший к ужину только через час, когда было почти совсем темно.

– Ну и что тебе Володька сказал? – выдавила из себя наконец Маша, наблюдая, как Вадик ковыряется в тарелке.

– Ничего, – не поднимая головы, ответил сын.

– Нет, ну что он тебе сказал? – стараясь не нервничать и не сорваться на крик, продолжила Маша.

– Что уходит жить к Зое.

– И как же это так – до свадьбы-то?! – ехидно передернула Маша плечами.

– Так же, – огрызнулся Вадик. – Не надо, а, мам? Я сам все это проходил, знаю.

«Ведь не забыл он ту очкастую, не забыл! И что ж это мои ребята к девкам так присыхают? – вдруг обиделась незнамо на что Маша. – Вона меня-то их папочка легко бросил, ни разу за столько лет не вспомнил!»

– А эту… – Маша побрезговала даже имя произнести, – ты ее знаешь?

– Знаю, – неохотно ответил Вадик.

– Страшная?

– Ох, ну мам! Ну почему «страшная»? – вдруг взорвался Вадик. – Почему она должна быть «страшная»?! – Глаза у Вадика горели настоящим бешенством.

«Ох, не то я сказала!»

Боясь поссориться и с младшим сыном, Маша осеклась. Но что говорить, никак не могла придумать.

– Ну…

– Правильно, мам, на нас с Володькой хорошие девчонки не позарятся! Да? Только страхуилы и проститутки! Так?

– Вадичка, послушай, родной… Только мама вас по-настоящему любить будет, только мама, – жалостливо завела Маша, глядя сыну в глаза.

Вадик отвел взгляд и отвернулся. Как же Маше не нравилась эта его привычка сидеть руки на стол и пялиться в окошко. Будто высматривает, как бы из дому сбежать.

– Только мама вас по-настоящему любит, только мама.

– Ох, мам, от твоей любви что мне, что Володьке…

– Ну что, что?! Что вам не так?! – Маша наконец прослезилась, очень кстати.

– Повеситься хочется на профсоюзной веревке, вот что!

– А почему на профсоюзной? – удивилась Маша, и слезы у нее сразу высохли.

– Анекдот такой есть, – буркнул Вадик и вышел из кухни.

Больше в этот день Маша с ним не виделась и не говорила. Может, к лучшему. Успокоиться она так и не смогла, все тянуло куда-то бежать и с кем-нибудь, все равно с кем, хорошенько поругаться. А с сыном… Ох как не стоило! Теперь он у нее один. И она у него одна-единственная. Володька теперь отрезанный ломоть, прилепившийся к девке-сыкухе, предавший мать ради… ну, ради кого… понятно. Чужого ребенка воспитывать ему, видите ли, приспичило! Вот родит ему неведому зверушку от негра какого-нибудь, будет знать! Нашла дурака эта городская… Хотя если прикинуть… Деревенские тоже по этому делу мастачки были еще те!

… В Выселках спокон веку практиковалась отлаженная система загона, отлова и пленения неженатиков. Передавалась эта наука по женской, понятно, линии из поколения в поколение. Понятно, что система была действенной – а иначе бы Выселки просто обезлюдели бы. Главной, козырной картой девицы на выданье было хорошее приданое: машина, в перспективе, за хорошее поведение – кооперативная квартира в городе. Но это могли позволить себе единицы – вечно хмельное население Выселок пропивало практически все, что зарабатывало, и тянуло от получки до получки, без серьезных накоплений. Даже на свадьбу, превеликими трудами слепленную, родители, как правило, занимали и потом два-три года отдавали, ужимаясь во всем. Случалось, молодые давно разругались и разбежались, а бывшие сватья все еще отдавали свадебные долги.

Беременность невесты и угроза разоблачения подлого соблазнителя через парткомы-завкомы была вторым по надежности и первым по применяемости аргументом. По большому счету до настоящих письменных жалоб доходило чрезвычайно редко – стороны находили решение путем долгих, но в целом мирных переговоров. Хотя если жених по-настоящему упрямился, то даже через официальные органы запиравшегося жениха уконтропупить в ЗАГС было сложно. Главный аргумент против брака «по залету» было – а что ж за дочкой-то плохо глядели, папа-мама уважаемые? А нельзя было подождать с беременностью до после свадьбы? Как воспитывали, так и разбирайтесь со своим не в меру ретивым по постельной части чадом… Был случай, когда насмерть стоявший за свою свободу обольститель предпочел отчислиться из хорошего московского вуза, но не жениться на отработанном и ставшим неинтересным деревенском материале. Хитреца тут же, хоть и было лето, прибрал к рукам вечно алчущий новых жертв военкомат. Так обольститель скоропостижно, во вне призывное время, убыл на два года в армию. Презревшего неписаные законы парня осудили, а девчонка с нагулянным ребенком на руках, напротив, вскоре очень неплохо устроилась, и все посчитали, что это знак свыше. Не надо нарушать заведенного обычая! Но этот инцидент был единичным, хотя и запомнился всем надолго.