Альмудена Грандес - Любовь в ритме танго Страница 28

— Да, сеньора!

— Нет, Мерседес, тебе так показалась, потому что ты всегда как ослица! Во всем виновата плохая черта, которая — надо же! — унаследована от Родриго, это кровь Родриго взяла свое, во всем виновата она! Ты мне противоречишь, потому что сама забила голову девочке всякими выдумками, будто бомбу подложила… Очевидно, ты плохо воспитана, Мерседес. Да ты вечно как ослица, у которой перед глазами висит морковка.

— Возможно, ты хочешь, чтобы я была именно такой! Все, что я сказала, — правда. Она привезла это из Америки, кровь Родриго, вместе с деньгами. Столько денег честно не заработать, только неправедным путем. А одно ведет за собой другое, потому что, если бы Педро не был так богат, он бы искал Теофилу, а он нашел лишь руины.

— Ах! Смотри-ка… Теперь получается, то, кого нашел сеньор, было лишь руинами Теофилы! Побойся Бога, Мерседес, имей уважение к его внукам.

— Как и к его матери! Слышишь? Виновен был Педро. Но когда ей исполнилось пятнадцать лет, она не знала, где искать ответы, тогда…

— Слишком! Она слишком много узнала! Ты меня слышишь? Слишком много! Если кто-нибудь когда-нибудь заинтересуется историей этой семьи, найдет ли он правду об этой женщине, которая столько лет сохраняла свой брак, родила пятерых детей… Сеньора была очень хорошей.

— Это правда, сеньора была доброй, очень доброй.

— Очень хорошей.

— Да, очень хорошей.

— Вне всяких сомнений, самой лучшей.

— Очень хорошей, Паулина, очень хорошей. Но ты не знала Педро таким, каким его знала я. Он катался здесь на лошади, скакал галопом как сумасшедший, до и после женитьбы на сеньоре. Даже в ту ночь, когда они с сеньорой вернулись из свадебного путешествия, он выходил из дома, чтобы повидать свою лошадь. В нем всегда было что-то демоническое, его ничего не радовало.

— Не хочешь ли ты хоть раз оставить в покое дьявола? Боже, Мерседес, как ты плохо воспитана!

— Почему у него с тех пор не было своей машины? — спросила я.

Они обе уставились на меня испуганными глазами, как будто ничто не могло их расстроить больше, чем мой вопрос. Паулина сделала неопределенный жест руками, но ответила мне именно Мерседес.

— Как это у него не было машины! У Педро их было две. То, что случилось… Он вовсе не был смешным, твой дедушка! И конь у него был очень красивым, особенно когда ходил неоседланным… Господи помилуй! Иисус, Мария и Иосиф меня всегда хранили, с тех пор как у меня появилось желание креститься. И он знал об этом, он всегда знал больше, словно дьявол. Теперь, когда я не молчу и пришел день, помню, как сказала ему: «Будь внимателен, Педро», и поверх всего положила рубашку с того проклятого случая, который привел к трагедии, когда он скакал во весь опор. И знаешь, что он мне ответил?

— Нет, но оставь расхожие фразы и имей понимание, Мерседес, девочке только пятнадцать лет.

— Так он мне сказал: «Не переживай из-за того, что я подошел к окну. Я не собираюсь выбрасываться». Я была уверена, что он должен захватить кого-нибудь с собой рано или поздно, и он взял Теофилу, которая была не лучше и не хуже всех остальных.

— Сильно сказано, женщина.

— Нормально, Паулина.

— Нет, только она более… молодая, свежая.

— Ну что ты говоришь? Теофиле не было и восемнадцати, когда она приехала в Альдеануэву к тетке. Что я говорю? Если она родила Фернандо в девятнадцать лет! Когда сеньор положил на нее глаз, она была ребенком. Жаль твою сеньору, но это не повод вешать на Теофилу все грехи. Кровь Родриго была намного сильнее крови Педро — она была жестокой, она сводила с ума, особенно тем летом. Тогда ему было где-то тридцать три, я помню Порфирио, он не ел и ходил целыми днями как неприкаянный, постоянно чесался и выл, глядя в никуда, иногда уходил в деревню, чтобы побыть одному, нюхал уличный воздух, как собака, которая идет по следу… Я не знаю, что Теофила сказала ему, этого я не знаю, но он нехорошо с ней обошелся. Ты согласишься, что Теофиле повезло когда тот кузен, который жил в Мальпартиде, пообещал жениться на ней и усыновить Фернандо, а потом уехать жить в Америку, у них там были родственники, не знаю, где, на Кубе, думаю, или в Аргентине… Не знаю, память подводит меня.

— Нет, если я могу себе представить. Я думаю, у этой сеньоры из Бадахоса были черные волосы.

— Каштановые, дура, кстати, ты мешаешь мне, я теряю нить. Это, скорее всего, была Аргентина. Ладно, я не помню точно, эта женщина из Бадахоса казалась хорошей… И тогда Педро пришел в ярость, он был похож на настоящего демона. Помню, словно это было только вчера, потому что он обманул меня, сделав вид, что идет за покупками в деревню. Там мы его не дождались, никто не сказал, куда он ушел. Был вторник, час дня, весна, май. В тот день была очень хорошая погода, как сейчас, об этом помню… Еще я услышала крик, будто взвыла свинья на бойне. Этот вопль шел не из глотки, я тебе клянусь, Паулина. Этот вопль родился в самом нутре Педро и оттуда звал Теофилу. Как только я услышала его, мои волосы встали дыбом — я никогда не видела его таким безутешным — ни когда умер его отец, ни когда он хоронил свою мать. Никогда до и никогда после этого, ни когда родилась Пасита… Он был похож на умирающего быка, с этой пеленой на глазах, когда уже свернуты бандерильи, а шпага тореро вонзилась быку в загривок. Так и было, его губы исторгали гром и молнии, а тело дрожало, как будто его лихорадило от страшного стыда, который терзал его изнутри.

— Как он узнал?

— Я не знаю, никогда не знала, но в тот день он пришел из-за Теофилы, а Теофила искала его в центре рынка. Она слышала, что ей велела тетя, чтобы она не выходила из дома, чтобы не показывалась из окна, но она поспорила с собственной тетей, которая была ей как мать, и когда он увидел ее, то пригрозил пощечиной, но не ударил, только держал за руку и, не говоря ни слова, потащил ее до швейцарской гостиницы. Они не выходили оттуда четыре дня и четыре ночи, до самого утра субботы.

— А что происходило внутри?

— Будто я знаю! Этого не знает никто. Конечно, я представляю себе это, потому что, когда они прощались, она целовала ему руки, не с тыльной стороны, а с внутренней, как целуют у епископов, а он оставался спокойным, как всегда. Теофила подождала, пока машина скроется из виду, затем пересекла рынок, прикрыв глаза и улыбаясь. Казалось, она не в постели с мужчиной побывала, а видела Бога-Отца, как будто была дурочкой, батюшки… Дурацкая история… И ее тетя сказала ей, что все еще есть шанс выйти замуж за ее двоюродного брата, который не был дураком… Но она не ответила, только улыбнулась. Ничто не предвещало, что она всю свою жизнь будет несчастной.

— Нет, сеньора! И не рассказывайте здесь эту историю, потому что она лжива.