Нора Робертс - Любовь побеждает все Страница 28

Вода помогла. Она успокоила ее опухшие веки и смыла липкий пот с кожи. Вынув из сумочки косметичку, она привела себя в порядок. Эй Джи надела халат Дэвида, стараясь не обращать внимания на сохранившийся запах хозяина. Зато он теплый и уютный!

Она спустилась в гостиную, но там было пусто. Собрав остатки мужества, Эй Джи отправилась искать Дэвида.

Коридор делал повороты там, где это меньше всего ожидалось. В другой ситуации Эй Джи оценила бы уникальность дома, но сейчас она не замечала ни полированных панелей вдоль белоснежных стен, ни дощатых полов, устланных причудливыми коврами. Она шла по коридору к кухне. От доносившегося оттуда запаха кофе у нее забурчало в животе. Остановившись на мгновение, чтобы взять себя в руки, она вошла в кухню.

Дэвид стоял у окна с чашкой кофе, но не пил. Что-то медленно кипело на плите. Вероятно, он об этом забыл. Эй Джи скрестила руки на груди и засунула их в рукава халата. На нее повеяло холодом.

— Дэвид?

Он медленно повернулся в тот же момент, как она произнесла его имя. Что он мог сказать? Она выглядела такой хрупкой. Он не смог бы описать охватившие его чувства.

— Кофе горячий, — промолвил он, наконец. — Присаживайтесь!

— Спасибо. — Она усилием воли заставляла себя держаться так же спокойно, как и он, и села на табуретку у стойки бара.

— Я подумал, что вы, вероятно, голодны. — Он подошел к плите и стал разливать кофе. — Поэтому согрел вам суп.

Эй Джи снова напряглась.

— Вам не следовало беспокоиться.

Не произнеся ни слова, он налил суп и принес ей вместе с кофе.

— Это старинный семейный рецепт. Моя мама обычно говорит, что тарелка супа способна исцелить любую болезнь.

— Выглядит аппетитно, — изрекла она, борясь с желанием разрыдаться снова. — Дэвид…

— Сначала поешьте! — Сел на табурет напротив нее, поставил на стойку бара кофе и закурил. Потягивая кофе и куря, он наблюдал, как Эй Джи лениво помешивает суп. — Это надо есть, а не гонять лапшу по тарелке, — заметил он.

— Почему вы ни о чем меня не расспрашиваете? — выпалила она. — Лучше бы спросили, да и скорее покончили с этим!

За этими словами Дэвид услышал боль. Много боли. Хотелось бы ему знать, где ее корни?

— Я не намерен начинать допрос, Эй Джи.

— Почему? — Когда она подняла голову, в ее взгляде уже читались сила и вызов. — Вы хотите знать, что случилось со мной в той комнате?

Он выпустил облачко дыма и погасил сигарету.

— Конечно хочу. Но думаю, что вы не готовы говорить об этом. По крайней мере, подробно. Почему бы вам просто не поговорить со мной, Эй Джи?

— Не готова? — Она бы рассмеялась, если бы внутри у нее все не было связано узлами. — Это вы никогда не готовы. Я могу описать, как она выглядела: черные волосы, голубые глаза. На ней было хлопчатобумажное платье, застегнутое до горла, и звали ее Джессика. Ей едва исполнилось восемнадцать, когда муж убил ее в порыве ревности. Он задушил ее собственными руками, а затем от горя покончил с собой, застрелившись из пистолета, лежавшего на столике возле постели. Это вам нужно для вашего документального фильма, не так ли?

Подробности, а также холодный, ровный тон, которым она их сообщила, потрясли его. Кто эта женщина, сидящая напротив него, женщина, которой он добивался и желал?

— То, что произошло с вами, не имеет никакого отношения к проекту. А вот то, как вы сейчас реагируете, действительно важно.

— Обычно я себя контролирую. — Она оттолкнула тарелку с такой силой, что суп немного расплескался. — Видит бог, у меня многолетняя практика. Если бы я так не рассердилась, не потеряла до такой степени контроль над собой, когда пришла туда, вероятно, этого бы не случилось.

— Вы можете заблокировать вашу реакцию?

— Обычно да. До определенной степени.

— Почему?

— Вы действительно считаете, что это дар? — спросила она, вставая из-за стойки. — Ну, может быть, для такого человека, как Кларисса. Она такая бескорыстная, добрая и довольная собой.

— А вы?

— Я это ненавижу! — Не в состоянии сидеть спокойно, она развернулась. — Вы представить себе не можете, что это такое, когда люди оглядываются на тебя, перешептываются за твоей спиной! Когда ты другой, ты становишься посмешищем, и я… — Она замолчала, потерла виски. Когда она снова заговорила, голос ее звучал спокойно. — Я просто хотела быть нормальным человеком. Когда я была маленькой, я видела сны. — Она сложила руки и прижала их к губам. — Они были невероятно реальными, но я была ребенком и думала, что такие же сны снятся всем. Однажды я сказала одной из своих подруг: у твоей кошки будут котята, не дашь ли мне белого? Три недели спустя у кошки родились котята, один из них белый. Мелочь! Когда кто-то терял куклу или игрушку, я говорила: твоя мама положила ее в шкаф на верхнюю полку. Она забыла. Игрушка действительно оказывалась там. Дети не придавали этому особого значения, а вот некоторые родители беспокоились. Они старались держать своих детей подальше от меня.

— И это ранило вас, — пробормотал он.

— Да, очень. Кларисса понимала. Она меня утешала, но боль все же оставалась. Я по-прежнему видела сны, но уже не рассказывала их. А потом умер отец.

Она встала, прижав руки к глазам, пытаясь сдержать слезы.

— Нет, пожалуйста! — Она покачала головой, словно услышала, как Дэвид пошевелился на табурете, пытаясь встать. — Дайте мне лишь минуту! — Сделав глубокий вздох, она опустила руки. — Я узнала, что он умер. Он был в деловой поездке, а я проснулась среди ночи и узнала. Я встала и пошла к Клариссе. Она сидела на постели и тоже не спала. На ее лице уже было написано горе. Мы даже ничего не сказали друг другу, но я залезла к ней в постель, и мы просто лежали вместе, пока не зазвонил телефон.

— Вам было тогда всего восемь лет, — пробормотал Дэвид, пытаясь как-то ухватиться за эту тему.

— Мне было восемь лет. После этого я начала блокировать подобные ощущения. Как только я начинала что-то чувствовать, я старалась сдерживать себя. В конце концов я до билась того, что могу месяцами, а теперь и годами ничего не чувствовать. Но стоит мне рассердиться или сильно расстроиться, я теряю контроль над собой и эти ощущения снова подступают ко мне.

Он вспомнил, как она бушевала в том проклятом доме и как убежала, бледная и охваченная ужасом.

— А я вас постоянно сержу.

Она повернулась и впервые за все время пребывания в его доме взглянула на него:

— Кажется, так.

В ее голосе звучало чувство вины. Дэвид не знал, что делать в этой ситуации, как преодолеть собственное смятение.

— Мне следует извиниться?