Кирк Дуглас - Последнее танго в Бруклине Страница 28

Бен тихо присвистнул.

– Фу, кошмар какой это увидеть.

– Я с подонком этим больше слова не скажу, никогда.

– Ну конечно, конечно, сейчас вы только так и способны о нем думать. Я понимаю. Вы в ярости, и уж точно есть причина. Но вы послушайте меня, прошу вас, не надо делать бесповоротных шагов, вот так сплеча, не подумав…

– Не подумав? А что тут думать, когда он такое устроил? – Она еле сдерживала снова подступавшие слезы. – А еще говорил, что хочет, чтобы мы поженились… И я ему верила… а он…

– Эллен, бедная вы моя, я все понимаю, – прервал ее Бен, боясь, что тоже заплачет на нее глядя. – Он нанес вам жестокую обиду. Но ведь сами подумайте, мы все друг друга когда-нибудь обижаем, только больше или меньше, вот и все. Даже если любим человека – все равно. Надеяться можно на одно: те, которые тебя любят, постараются обижать пореже. Но чтобы совсем нет – так не бывает.

– Причем тут обиды? Он просто вел себя со мной, как предатель.

– Ну полно вам, зачем уж так резко рвать? Перетолкнулся разок прямо в операционной, так это еще не повод.

– Я бы такого в жизни не сделала!

– Эллен, но ведь мужчины из другого теста.

– Ах бросьте, пожалуйста, наслушалась я всей этой бредятины: женщины одно, мужчины совсем другое…

– Да успокойтесь же вы наконец и послушайте, что вам говорят!

Она закусила губу и затихла.

– Я же не к тому, что мужчины вольны вставлять кому ни попадя. Но так бывает, и все оттого, что они дураки. Я вам точно говорю, я же сам мужчина.

– Что, по собственному опыту судите?

– Конечно, у меня самого такая история была году в пятьдесят восьмом-пятьдесят девятом…

– В пятьдесят девятом я родилась.

Он улыбнулся.

– Да, времени порядком уж прошло. Так вот, Милт тогда в Голливуде работал, и одна его клиентка, актриса, приехала в Нью-Йорк – роль получила в пьесе. Он ее ко мне и прислал, чтобы физику подтянуть. Ну, вы понимаете, Эллен, молодая женщина, красивая… нет у нее никого. И она сразу положила на меня глаз.

Теперь Эллен слушала не перебивая.

– Знаете, я ведь любил свою жену. Мы прожили вместе тринадцать лет, а может, и все четырнадцать, причем очень счастливо. Но перед знаменитой киноактрисой я не устоял. Она прислала роскошную машину, и меня привезли к ней на Манхэттен. Всего один раз это было.

– А что потом?

– Наш брак чуть не развалился, – со вздохом сказал Бен.

– И жаль, что не развалился.

– Вот это вы напрасно. Напрасно! – Бен говорил убежденно. – Мы ведь после этого еще двадцать лет прожили, и все было хорошо. Справились, и брак наш после этого только окреп.

– По-моему, вы мне какую-то мыльную оперу рассказываете.

– Наш брак ничего общего не имел с мыльными операми.

– Извините, если обидела, только, видите ли, мы ведь с Рихардом не в браке. И даже живем врозь. Я звала его ко мне переехать. Теперь понятно, почему он не захотел.

– Эллен, я одно вам хочу напомнить: всего пару часов назад вы были в него влюблены – не надо так быстро все чувства на помойку выкидывать. Может, какие-то особые причины были, из-за чего так получилось. Может, на него тоска нашла, а все с этой медсестрой для него, может, было так, все равно как мальчишки сами себя приходуют…

Эллен передернулась: опять эти мужские разговорчики, провалились бы они.

– Послушайте, я вам сейчас одну тайную открою, о которой мужчины никогда не говорят… понимаете, после оргазма приходит чувство бессилия, и тогда на мужчин накатывает страх.

– Почему?

– Потому что он боится, что все у него получилось в самый последний раз. Вот видите, у мужчин по этой части все понятия особенные. Для женщины, если я правильно понимаю, самое главное – это чувство испытывать сильное. А мужчины – они больше о самих себе думают.

– Я тоже хочу думать о самой себе. И никому не позволю второй раз из меня круглую дуру сделать. Как в пословице, на воду теперь дуть стану.

Зазвонил телефон. Эллен не тронулась с места. На том конце все не клали трубку.

– Ответите? – не выдержал Бен.

– Нет, мне ни с кем говорить не хочется.

– А может, это мне звонят?

– Вот и отвечайте.

Он снял трубку: «Алло!» – С минуту царило молчание. – «Кто говорит?»

Прикрыв трубку ладонью, Бен прошептал: «Это ваш друг».

– Пошел он в задницу.

– Эллен, прошу вас, подумайте над тем, что я вам говорил. Ответьте ему.

Она смотрела на него пристально, с недоверием.

– Ну, пожалуйста…

Спотыкаясь, Эллен подошла к телефону.

– Привет! – Рихарду, видимо, очень весело. «Еще бы, – подумала она, – этому засранцу отстрочили, вот он и радуется всему на свете. Но вслух сказала: – А, привет, Рихард, – словно ничего и не произошло.

Бен облегченно вздохнул: кажется, ему все же удалось заставить ее на все это посмотреть глазами мужчины.

– Очень хорошо, что ты звонишь, Рихард, у меня для тебя прекрасная новость: рукопись принята к печати…

– Чудно! Давай это отпразднуем. Поужинаешь со мной?

– Поужинать? Замечательно!

– Ну, допустим, через час в «Гриле», идет?

– Превосходно, – и она повесила трубку. Бен так и сиял.

– Ну, вот видите. И вам самой стало легче. Правда же? Не надо стесняться, все хорошо.

– Да уж куда лучше, – по ее лицу блуждала нехорошая улыбка.

– Какая вы умница, что меня послушались.

Она молча прошла на кухню, вытащила из холодильника коробочку с маслом и стала намазывать ломоть хлеба.

– Зачем вы? Вам же через час ужинать с Рихардом.

– Черта с два поеду я на этот ужин. Пусть сидит там меня ждет, скотина. Так и вижу, какая у него сделается рожа, когда поймет, что я его, как дурачка, разыграла.

– А вы прямо кремень, – засмеялся Бен.

– Ничего подобного, – оборвала она его. – Просто… – голос опять задрожал, на глазах появились слезы, – просто я стараюсь учиться на собственных ошибках.

Ножик прыгал у нее в руках, на бутерброд капало, как ни старалась она собрать в кулак свою волю. Бен, глядя на нее, думал, что вот оно, зрелище беззащитности и уязвленности, – веки плотно сжаты, но из-под них текут струйки и размазываются по щекам, а масло тает на хлебе.

Он отнял у нее ножик.

– Вам сегодня масло не годится.

– А что годится?

– Ужин, и на этот ужин приглашаю вас я.

Она затрясла головой, но он мягко подтолкнул ее к дверям спальни.

– Идите переоденьтесь, мы поедем в «Кейдж и Толнер».

– Но это жутко дорогой ресторан.

– Ничего, только приведите себя в порядок.

Она очень постаралась: летнее платье, удачно подчеркивающее, что в ней есть что-то южное, томное, голубой шелк и белый кружевной воротничок.

– Ну видно, что глаза зареванные, а? – Как будто шутит, но голос все тот же, напряжение в нем, недоверие.