Ниже нуля - Эли Хейзелвуд Страница 28

Он отступает на несколько дюймов, и все, что я могу сделать, это смотреть на него с открытым ртом. В шоке. Без слов. Абсолютно… да. Это действительно произошло? Это действительно произошло? И самое худшее, что я почти уверена, что его слова вытеснили что — то в моем мозгу, потому что единственное, что я могу сказать в ответ на все, что он сказал, это: — Это «да» на ужин?

Он смеется, низко, красиво и немного грустно. И после того, как он посмотрел на меня так, как никто и никогда раньше, он сказал: — Да, Ханна. Это «да» на ужин.

— Эм, я могу приготовить нам… — Я почесала голову, изучая содержимое своего открытого холодильника. Итак, он полон. Проблема в том, что он полон исключительно тем, что нужно приготовить, нарезать, запечь, приготовить. Вещи, которые полезны для здоровья, но не особенно вкусны. Теперь я на 93 процента уверена, что это Мара ходила за покупками, потому что никто другой не осмелился бы навязать мне брокколи. — Как вообще… Я могу отварить брокколи, наверное? В кастрюле? С водой?

Йен стоит позади меня, его подбородок на моей голове, грудь нависает прямо за моей спиной. — Отварить их в кастрюле с водой, — повторяет он.

— Я бы посолила их после этого, конечно.

— Ты хочешь есть брокколи? — Он говорит скептически. Должна ли я обидеться?

Нет, Йен. Я не хочу есть брокколи. Я даже не голодна, если честно. Но я взяла на себя обязательство. Я человек, который способен поужинать с другим человеком. И я докажу это. — Тогда я могу сделать сэндвич. Вон там есть мясо для обеда.

— Я думаю, это тортильяс.

— Нет, это дерьмо. Ты прав.

Я вздыхаю, захлопываю дверь и поворачиваюсь. Йен не делает ни шагу назад. Мне приходится прислониться к холодильнику, чтобы посмотреть на него сверху. — Как ты относишься к Froot Loops?

— К хлопьям?

— Да. Завтрак на ужин. Если у меня еще есть молоко. Дай — ка я проверю…

Он не проверяет. Не дает мне проверить, то есть. Вместо этого он обхватывает мое лицо руками и наклоняется ко мне.

Наш первый поцелуй, пять лет назад, был только моим. Я потянулась к нему. Я была инициатором. Я направляла его. Но этот… Йен задает все. Ритм, темп, то, как его язык лижет мой рот — все. Это длится минуту, потом две, потом бесчисленное количество времени, которое расплывается в беспорядке жидкого тепла, дрожащих рук и тихих, грязных звуков. Мои руки обвиваются вокруг его шеи. Одна из его ног скользит между моими. Я понимаю, что все закончится точно так же, как в тот день в JPL. Мы оба полностью вышли из — под контроля, и…

— Остановись, — говорю я, едва дыша.

Он отстраняется. — Остановиться? — Он совсем не дышит.

— Сначала ужин.

Он выдыхает. — Правда? Теперь ты хочешь ужин?

— Я обещала.

— Обещала?

— Да. Я пытаюсь показать тебе, что…

— Ханна. — Его лоб касается моего. Он смеется напротив моего рта. — Ужин — это… это символично. Метафора. Если ты скажешь мне, что готова посмотреть, куда все пойдет, я поверю тебе, и мы сможем…

— Нет, — упрямо говорю я. Желание прикоснуться к нему почти болезненное. Я не могу вспомнить, когда в последний раз я была так возбуждена. — У нас будет наш символический ужин. Я собираюсь показать тебе, что… Что ты делаешь?

Он, как мне кажется, поворачивается, чтобы сорвать две виноградины с той самой грозди, которую я наполовину съела сегодня утром. Он прижимает одну к моим губам, пока я не откушу ее, а вторую кладет себе в рот. Мы оба жуем некоторое время, глаза закрыты. Хотя он заканчивает раньше меня, снова начинает целовать меня и… беспорядок.

Мы в полном беспорядке.

— Ты закончила есть свой ужин? — спрашивает он у моих губ. Я киваю. — Ты все еще голодна? — Я качаю головой, он берет меня на руки и несет к…

— Не в ту дверь! — говорю я, когда он пытается войти в ванную, затем в шкаф, где я храню пылесос, которым никогда не пользуюсь, и единственную пару запасных простыней, и к тому времени, когда мы оказываемся на моей кровати, мы оба смеемся. Наши зубы клацают друг о друга, когда мы пытаемся и не можем продолжать целоваться, пока раздеваем друг друга, и я не думаю, что что — то было так раньше, интимно, сладко и в то же время так весело.

— Просто позволь мне… — Я заканчиваю снимать с него рубашку и завороженно смотрю на его торс. Он бледный и широкий, весь в веснушках и крупных мышцах. Я хочу укусить его и облизать со всех сторон. — Ты такой…

Он снял с меня гипс. Он откладывает его в сторону, рядом с пижамными штанами, которые я бросила на пол сегодня утром, затем помогает мне выпутаться из джинсов. — Красные? И пятнистые?

Я смеюсь чуть сильнее. — Ага.

— Это то, что я…

Я прижимаю его к себе, пока он не ложится на кровать. Затем я сажусь на него и снимаю свой топ, не обращая внимания на легкое жжение в лодыжке. Для меня это должно быть знакомо: тело против тела, плоть против плоти. Просто посмотреть, что приятно, а потом сделать еще больше. Это должно быть знакомо, но я не уверена, что это так. Быть здесь с Йеном — это скорее как услышать песню, которую я слушала миллионы раз, но на этот раз в новой аранжировке.

— Боже, ты выглядишь так… Что тебе лучше всего подходит? — спрашивает он между вдохами. — Для твоей лодыжки?

— Не волнуйся, это не очень… — Я останавливаю себя, когда мне что — то приходит в голову. — Ты прав. Я ранена.

Его глаза расширяются. — Мы не должны…

— Что означает, что я, вероятно, должна быть главной.

Он кивает. — Но мы не должны…

Он замолкает в тот момент, когда моя рука достигает молнии на его джинсах. И он молчит, резко дыша, завороженно глядя на то, как я расстегиваю ее, медленно, методично, решительно. Его боксеры в обтяжку. Он твердый, большой. Я помню, как прикоснулась к нему в первый раз и подумала, каким хорошим будет секс.

Я просто не думала, что нам понадобится пять лет, чтобы достичь этого.

— Ханна, — говорит он.

Я проникаю внутрь прорези его боксеров, чтобы обхватить его. Как только мои пальцы сомкнулись вокруг него, его ноздри раздуваются. — Да?

— Я не думаю, что ты понимаешь, как… Черт.

Он горячий и огромный. Он закрывает глаза, выгибает