Замуж за Зверя (СИ) - Зайцева Мария Страница 28

Как она вообще про это может говорить? Как она…

Да она же теперь — моя! Совершенно моя! Как можно этого не понимать? Их там, в Европе, что, совершенно ничему не учат?

Видно, мой взгляд выдает мое внутреннее состояние, потому что Наира пугается, бледнеет и отшатывается от меня, боязливо поджимая голые ноги под себя.

Я смотрю на мелькнувшие из-под подола круглые коленки, потом перевожу взгляд на тонкие пальцы, сжимающие ворот платья… Она тяжело сглатывает, и теперь все мое внимание на хрупком горле.

И выше — на пухлых, зацелованных губах.

Она сейчас настолько моя, что удивительно, как вообще ей в голову приходят настолько идиотские мысли.

— Послушай, — торопливо начинает шептать моя, моя! жена, — послушай… Я не то хотела… Понимаешь, я просто не могу вот так… Я же… Я учиться хотела… И работать… У себя, в Стокгольме…

— Ты — моя жена, — с расстановкой, сдерживаясь из последних сил, говорю я, и кто бы знал, насколько мне сейчас непросто! Насколько хочется просто опять опрокинуть ее на этот топчан и силой выбить, вылюбить из головы всю эту европейскую дурь! Глупая женщина просто не понимает ничего! А я ведь был с ней добр! Внимателен! Я ее… Ай, шайтан… Я ее…

Опускаю взгляд в каменный пол, сжимаю руки в кулаки. Неосознанно.

Призываю спокойствие к себе.

Угомонись, Азат, угомонись. Отец всегда корил тебя за излишнюю вспыльчивость, за то, что не мог себя контролировать, срывался, взрывался…

Мне пришлось экстренно повзрослеть после его гибели. Экстренно встать во главе компании, предпринять действия, чтоб отвадить от нее хищников. Я сумел это сделать, несмотря на молодость!

Патриархи меня приглашали с собой посидеть, поговорить! Меня! Парня, тогда всего лишь двадцати трех лет от роду! Это было невероятным проявлением уважения!

И что сейчас?

Все пустить под откос?

Уважение должно быть прежде всего к себе.

Это — женщина. Всего лишь женщина, моя жена. Та, которую я себе выбрал сознательно, несмотря на то, что сосватаны мы были с детства.

Но выбор-то был за мной.

И я его сделал.

Она просто не понимает ситуации. Она ошибается. Женщина может ошибиться. Долг мужчины — показать ей верное направление…

Внутри меня все бурлит, к пониманию, насколько она далека от реальной жизни, примешивается обида. Для нее настолько не ценно то, что было сейчас? Она готова сбежать от меня, оставить меня? Понимая, что ее после меня никто не примет, что ей навсегда будет закрыта дорога на родину, к родным? Что ей, по сути, только один путь — печальный путь разведенной, всеми презираемой женщины? Понятное дело, что в Европе у них все по-другому, но она здесь, у нас!

Как можно этого не понимать? И как можно не понимать, что, даже если она вернется в Европу, к родителям, они ее не примут?

Она настолько меня не хочет, настолько не хочет быть моей женой, что готова уйти просто в неизвестность?

Да что она о себе возомнила?

— Азат… Я понимаю… — несмело продолжает она отстаивать свое мнение. Ошибочное! Ошибочное мнение! — Но все сделано без моего желания… Я не хотела за тебя замуж, я говорила тебе… С самого начала говорила, но ты не слушал…

— А теперь, после всего… — я обвожу выразительным взглядом ее и наше ложе, на котором совсем недавно мы были так счастливы, я был так счастлив, — ты тоже не хочешь? Да?

Последнее слово выходит диким рыком, практически звериным. Эхо от него бьется о стены нашей темницы, дробится, сводя с ума и надолго оседая в голове.

«Да? — издевается эхо, — да? Да? Да?…»

— Нет… — тихо отвечает Наира, — теперь я думаю по-другому…

Сначала я даже не воспринимаю ее слова.

Настолько в груди ярость клокочет, все силы уходят, чтоб усмирить ее!

И лишь через минуту осознаю, что сказала мне моя жена.

Она думает по-другому. То есть, для нее то, что происходило между нами недавно, тоже свято. Оно тоже многого стоит.

Облегчение настолько ощутимо, что я не удерживаю выдох.

Подсаживаюсь к ней, тяну на себя за стиснутые на вороте платья руки.

— Иди сюда, — шепчу, привлекая ее к себе, покорную и мягкую. Мою.

Наира невероятно вкусно пахнет, настолько, что невольно сглатываю слюну. Обнимаю ее, глажу, вполне невинно, просто, чтоб успокоить. Напугал ее опять, зверь.

Совсем рядом с ней контроль теряю…

Глупости делаю.

— Просто я переживаю, — шепчет она, доверчиво прижимаясь ко мне, — что ты… Забудешь про меня. Тебе же меня, получается, навязали?

— Глупая, — мягко смеюсь, откидываясь на каменную стену, утягиваю Наиру себе на колени, — мне никто не может ничего навязать. Я все беру сам. Все, что мне надо, все, чего хочу. Всегда беру сам. Я тебя захотел. И взял. То, что мы оказались просватаны и благословлены предками — отлично, приятное дополнение. Но, если б его не было, я бы все равно тебя взял. Ты мне еще в клубе понравилась.

Глава 30

Наше спасение происходит как-то… спокойно. Обыденно.

Может, потому, что я не успеваю переключиться от нежных, таких горячих поцелуев своего мужа, к реальности? И все происходящее кажется сном?

Смутно припоминаются события спасательной операции.

Вот Азат замирает, прекращая меня целовать, а я, не разобравшись, жалобно стону и сама тянусь к нему за лаской. Развратница, ох, какая развратница! Он меня приучил к себе так быстро, так крепко! Даже осознавать это все тяжело!

Вот муж вскакивает с нашего импровизированного ложа, осматривает меня, лихорадочно сдирает с себя пиджак и укрывает, полностью пряча разорванный ворот платья.

Затем идет ко входу в пещеру, где уже видны лучи фонарей…

И только тогда, только в тот момент до меня доходит: нас спасли! Нас наши! Ох, в это даже не верится сначала! Прекрасно, превосходно просто!

Вскакиваю, торопливо запахиваю пиджак мужа, стыдливо поправляю юбку…

Придут же наверняка мужчины… Они увидят меня, поймут, чем мы тут… Ох, стыдно!

В этот момент приходит понимание, насколько много во мне женского, присущего моему народу. Я не бегу к спасателям, наплевав на свой внешний вид, как это сделала бы любая европейка… Нет, я сижу на топчане и, стыдливо кутаясь в пиджак, терпеливо жду, когда за мной вернется мой муж. И думаю о том, что у меня разорвано платье и волосы в беспорядке, и что все-все поймут… Только посмотрят — и поймут… Откуда во мне столько стыдливости?

Со стороны входа в пещеру слышны возгласы, смех, пространство расчерчивают лучи мощных фонарей.

Спасатели входят в наше временное пристанище, Азат идет первым. Он сходу укутывает меня каким-то покрывалом, прячет от чужих взглядов.

— Вы как себя чувствуете? — спрашивает один из мужчин, внимательно рассматривая меня.

— Спасибо, — шепчу я, опустив ресницы, — все хорошо…

— Вы в порядке? Пойдемте, вас осмотрит врач…

— Он пойдет со мной, — отрезает Азат, беря меня за руку и ведя в сторону выхода, — ее осмотрит наш семейный врач.

Мы идем в сопровождении спасателей к выходу, с трудом преодолеваем завал, где расчищен лаз, в половину моего роста. То есть, я иду, пригнувшись. А вот Азат — чуть ли не ползком.

Снаружи на нас буквально падает солнце.

Оно слепит настолько сильно, что слезятся и болят глаза.

Я стою, задохнувшись, ощущая, как кружится голова, как темнеет в глазах, и не могу понять, отчего. То ли от перепада давления, то ли от солнечного света, то ли от свежего воздуха.

А, может быть, от облегчения и радости. Что жива. Что могу дышать, смотреть, ощущать…

Ох, какое же это счастье, оказывается!

Вот, верно говорят, отними у человека необходимую малость, а затем верни… И не будет его счастливее на всем белом свете!

Оступаюсь, голова кружится сильнее, и земля уходит из-под ног.

В последний момент меня подхватывают сильные руки, такие уже знакомые, такие родные.

Азат смотрит в глаза, напряженно нахмурившись: