Ледокол (СИ) - "Ann Lee" Страница 28

Вновь всколыхнулось затаившееся желание, разбуженное в его машине. Побежало по телу теплом. Разливаясь, будоража. Обещая крышесносное удовольствие. И дрожь несётся до самых кончиков пальцев на ногах. А его руки гладят жестче, обрисовывая полушария моей груди, скользят по животу, и совсем уже бесстыже трутся, и давят между ног. И плевать, что это крайне непристойно, и что на нас глазеют. Он просто ласкает меня при всех.

— Кир, — пытаюсь отстраниться, но он отработанным движением кладёт руку на открытое горло, и слегка сжимает, заставляет откинуть голову на его плечо. Разворачивает лицо, и долю секунды мы замираем, глядя на друг драга.

Его серый глаза какие-то совершено сумасшедшие, с расширенными зрачками. Смотрит, словно поедает заживо. Потом резко склоняется, и в губы впивается, аж зубы наши стукаются. Крепко держит одной рукой за талию, вдавливая в своё твёрдое тело, другой, горло сжимает, и целует. Языком шарит по всему рту, и я чувствую вкус коньяка, и табака, что наполняют мой рот. Ноги слабнут, как всегда от его напора. Низ живота простреливает сладкой судорогой. Сама не замечаю когда, обнимаю его за шею, закинув руки назад, полностью подчинённая его поцелуем.

Музыка словно сквозь вату слышится. Всё плывет, становится неважным, несущественным. Тело реагирует, разум мутнеет, погружаясь в порочное удовольствие. С губ срывается стон, и тут же поглощается властным поцелуем. Дыхание не хватанет, кислород на исходе, но оторваться не возможно.

Прихожу в себя, только почувствовав, как его руки скользнули ниже, с талии рука переместилась между ног, сжав моё лоно сквозь джинсы, а с горла на полушарие груди.

— Кир, что ты делаешь? — пытаюсь образумить его.

Но он резко разворачивает меня к себе, подтягивает, и закидывает на свои бёдра, сжимает ягодицы, и продолжает целовать. А мне ничего не остается, как только вцепиться в его плечи, чтобы не упасть, и отвечать на поцелуй.

— Прошу, давай не здесь, Кир! — стону, чувствуя, как он мнёт мою задницу, вжимаю промежностью, в уже твёрдый член.

Он только рычит, когда я отрываюсь от его губ, не отвечает, подхватывает удобнее, и несёт наверх.

— Что ты задумал? — пытаюсь вывернуться, но он крепко сжимает, проносит меня мимо всех столов, и заваливает на диван, за нашим столиком.

Напротив, сидят Иришка с Пашей, снова замолчав при нашем появлении, тем более ещё и при таком.

— Кир… — я пытаюсь подняться, но он наваливается сверху, совсем не ведая стыда. Ложиться сверху, начинает шарить по моему телу, смотрит совсем уж безумно. Глаза дикие, расфокусирование, горят такой похотью, что обжигают. Во мне нарастает паника, он, похоже, не собирается останавливаться.

— Перестань! Давай не здесь! — мечусь под ним, он только ухмыляется.

— Смотри-ка Пах, — поднимает на друга взгляд, — думает, ноги пару раз раздвинула, и может уже командовать мной! Указывать.

— Ты бы полегче, Ямал, — Паша нервно передёрнул плечами.

Иришка с ужасом смотрела то на меня, то на Кира.

— Полегче, говоришь, — усмехается Кир, и хватает меня за подбородок, фиксирует голову, и впивается затуманенным взором, таким жутким и пугающим, — слушай сюда, красивая, не одна баба не будет управлять мной, тем более своей промежностью. Поняла меня?

— Отпусти, сволочь, — пытаюсь скинуть его, упираюсь в плечи, но он переносит хват с подбородка на горло, и встряхивает меня, вбивая головой в мягкую обивку дивана. Не больно, но мозги встряхивает знатно.

— Паша останови его. Что ты творишь⁈ — это уже Иришка.

— Ты принадлежишь мне! — рычит он, и сдавливает горло, так, что сознание моё начинает тухнуть. Я хриплю, и царапаю его руку, что сжимает моё горло, и чувствую, как он скользит другой рукой ниже, расстегивает мои джинсы.

Он что совсем сошёл с ума, будет трахать меня прямо здесь? Хотя я навряд ли успею умереть от стыда, потому, что сперва я просто умру, от нехватки кислорода.

Рядом кричит Иришка, с просьбой помочь, но судя по приглушённым словам, Паша закрывает ей рот. И никто не придет на помощь, ведь это же хозяев жизни, им можно всё.

Рука на горле немного слабеет, и я втягиваю воздух. Сознание проясняется, а вместе с ним, и выстраивается план действий. Хватаю со стола, первое, что попадает под руку.

Бокал.

Прекрасно!

Бью им, по его башке.

Кир вскрикивает, приподнимается, и вскидывает руки к кровоточащей ране. А чтобы уж совсем освободиться от него, без жалости бью ему по яйцам коленом. И он воет, как раненый зверь, валится на пол.

Раздумывать некогда, пока он не пришел в себя, и не решил, что меня легче пристрелить, я хватаю свои вещи, и тяну за собой Ирку, из рук ошалелого Паши.

И мы бежим со всех ног.

34

Не останавливаемся даже на улице. Пробегаем пару кварталов по ночному городу, пока адреналин совсем не иссякает, и меня начинает бить истерика. Мы замедляемся, и я начинаю хохотать. Ирка смотрит с тревогой, а потом влепляет мне пощечину, и меня прорывает.

Я рыдаю, осев на холодный асфальт, полностью погружаюсь в горькую, вязкую, обиду. Размазываю горючие слёзы по щекам, и, не стесняясь, реву в голос.

Иришка тоже садиться рядом и обнимает меня, утешает, гладит, говорит, что всё будет хорошо. Но я, то знаю, что не будет хорошо. Он найдёт меня, и убьёт, унизит перед этим, и убьёт. Всё это я провываю ей, и она обещает, что не найдёт.

Потом ловит такси и помогает мне усесться, падает рядом. Мы едем в её гостиницу. Там она снимает номер, и помогает мне умыться и улечься в кровать, напоив перед этим корвалолом.

Я лежу под одеялом и всхлипываю. Всё его глаза мутные вспоминаю, неживые. И мороз по коже бежит.

Как он мог? Ведь я же… Кто? Просто шлюха для него! Так он и обращается со мной соответственно.

Слёзы снова накатывают. Какая я идиотка. Что допустила хоть малейшую надежду, что может быть по другому, и что сейчас реву из-за того, что грубо разочаровалась. Так и уснула.

* * *

Следующий день, тоже провожу в гостинице, вплоть до того момента когда надо собираться на работу. Идти домой не рискую, тем более, что все, что надо с собой.

С утра приходит Иришка, обеспокоенно спрашивает о моём состоянии, и с ужасом рассматривает синяки на моей шее. Говорит, что звонил Паша, причём ещё вчера ночью. И после нескольких пропущенных, она всё же взяла трубку. Паша извинялся, говорил, что во всем виноваты какие-то колёса, которых наелся Ямал, мол, вот от этого у него крышу и снесло. И что я тоже хороша, сама виновата, много гонора во мне. И это не первый раз, когда я испытываю терпения Ямала. Мол, довыделывалась. В общем, Иришка послала Пашу, подальше не оценив, таких развлечений, на которых, лучшую подругу душат, и пытаются изнасиловать, не помогли не какие уговоры.

А я после её слов, как ошпаренная мечусь по номеру, и молю Бога обрушить на голову этого ублюдка, все возможные кары. Моё вчерашнее упадническое настроение переросло в агрессивное. Если бы Кир был бы сейчас здесь, я бы ему в лицо ногтями вцепилась.

К вечеру, когда надо выходить из такого безопасного номера, я немного остываю, просто тихо ненавижу, эту сволочь.

И всё же опасаюсь его прихода. И поэтому даже музыку не слушаю, когда мою посуду, каждый раз вздрагиваю, когда хлопает дверь, и оборачиваюсь, жду, но его нет.

Немного расслабляюсь, к середине смены, да и находиться постоянно в напряжении тяжело, и поэтому пропускаю его появление. Поворачиваюсь и вздрагиваю, уставившись на его огромную фигуру.

Он, молча, смотрит на меня, положив руки в карманы, гипнотизируя холодным взглядом. Я, недолго думая, выхватываю из мойки здоровенный тесак, каким наш повар рубит мясо, и наставляю на него.

— Не подходи, слышишь! — голос, конечно, дрожит, потому что страшно, и не понятно, на что он способен.

Он спокойно смотрит, хоть глаза и сверкают. На губах медленно расцветает ухмылка.

— И чё, прирежешь меня? — выплёвывает он.

— Прирежу, ты же меня чуть не задушил, так что не сомневайся, — вскидываю выше подбородок, а с ним и нож.